История любви простого парня с района и недавней выпускницы МГИМО, которые расписались за час до отправки на мобилизацию

Таня и Дима дружили с детства, встречаться начали два с половиной года назад и лишь год назад решили пожениться. Готовились к свадьбе, собирались жить вместе, но после объявления частичной мобилизации им пришлось изменить свои планы — быстро расписаться всего за час до отправления Димы в учебку, а потом вообще потерять возможность общаться. После пересечения границы Белгородской области и ЛНР Дима пропал. Оказалось, что парень попал под Сватово — участок, за который отвечал командующий Центральным военным округом Александр Лапин. Генерала в последнее время сильно критиковали Рамзан Кадыров и Евгений Пригожин, а Диме пришлось лично оценить качество командования ЦВО.

Таня стала жить с его матерью. Хотя именно мама Димы изначально расписалась в его повестке и сообщила военкомату адрес, где сын снимает квартиру, потому что Дима совсем не горел желанием идти воевать. Но теперь, кажется, в перерывах между часовыми попытками дозвониться до Минобороны, очередями в военную прокуратуру и составлениями коллективных жалоб им даже удалось найти общий язык. И общую радость — недавно выяснилось, что Дима жив, хоть и попал в госпиталь.

Мы публикуем историю молодой семьи, умалчивая лишь некоторые детали в целях безопасности Тани и Димы.

Таня и Дима — начало

Таня и Дима познакомились в 2009 году: Тане было семь, Диме — десять. Жили в разных районах, но хорошо общались, дружили. Дима бегал за Таней пять лет, а она, по его словам, лишь 2,5 года назад сжалилась и согласилась с ним встречаться. Год назад они обручились. Таня училась в МГИМО на юриста-международника, была сильно занята учёбой. Дима работал в одном из бутиков продавцом, а до этого в Центре организации дорожного движения. Поэтому после предложения решили тянуть со свадьбой, подождать, когда будет свободнее, подкопить денег. Летом 2022 Таня выпустилась из университета, и молодые люди нашли комфортную квартиру, чтобы жить вместе, а не у родителей.

Их история глазами Тани: «Планировали праздновать свадьбу — ориентировались на октябрь/ноябрь. Но… После того как ему пришла повестка, мы пошли в МФЦ и просто расписались. Для его мотивации пущей. И чтобы как-то перекрыть эту новость. В тот же день его забрали. В общем, давайте я вам, наверное, расскажу просто по порядку, что произошло и что сейчас происходит, потому что мы почти две недели не знали, что с ним, а тут он сам вышел на связь. Из госпиталя».

21–23 сентября

Буквально в течение часа после объявления мобилизации Диме принесли повестку по прописке — к его родителям; мы на тот момент временно разъехались, а в субботу, 24-го, должны переезжать на новую съёмную квартиру. Уже подписали договор, всё было супер. Я тогда даже не слышала об этой частичной мобилизации, ещё спала, а его родители уже с радостью эту повестку подписали. При том что её принесла их знакомая, она работает в ГБУ, они могли попросить её о чём угодно, сказать: «Вообще забудь этот адрес, сюда не ходи!» Но это уже неважно... Они расписались за повестку, сказали, где живёт Дима, где живу я (на другом конце города) и где он может быть. И ещё что мы сняли квартиру. То есть они вообще сдали ***** его полностью, везде.

На следующий же день повестку передали кадровикам на работу, а потом приходили туда уже лично. Повесток было много, Дима сказал, что это всё, это п****ц: «Я не знаю, я не хочу сдаваться, но бегать… это, конечно, жесть». Поэтому он пришёл в военкомат — «уточнить документы». Хотя результат этой проверки был понятен. Но уезжать туда, конечно, не хотел. Не понимал мотивацию.

Всем друзьям, которых вместе с ним призвали, пообещали медкомиссию. Диме — нет. Ему сказали взять тёплые вещи и паёк на один день, и всё, и погнали. В итоге тех, у кого был медосмотр, осмотрели: руки, ноги есть, голова на месте — все вперёд, два часа на сбор вещей, и сюда же приезжаете.

24–28 сентября

Рано утром мы сходили в МФЦ — расписались. А потом их мурыжили у военкомата четыре часа. У одного парня были какие-то проблемы с мениском, он ногу не разгибает вообще — ходил, ругался, и его уже два раза посадили в автобус, дочь и жена рыдали в припадке. И в итоге — отпустили домой. Я вообще не понимаю принцип их работы. Они сначала довели всех его родных, а в итоге решили, что реально всё-таки нога не разгибается.

А потом их отвезли на учения в Наро-Фоминск. Там он находился до 28 сентября. По словам Димы, они не делали там ни-фи-га. Только спали, строились, расходились, ели, спали, строились, расходились. Один раз постреляли, один магазин, и на этом подготовка закончилась. 28 сентября к ним приезжал какой-то заместитель Шойгу, их выстроили во всём, что выдали, — в форме, с вещмешками, котелками, кружками, посмотрели и снова загнали в казармы. В этот же день мы привезли ему туда экипировку за 150 тысяч рублей: там были бронежилет, аптечка, рюкзак, подсумки, ножи, ещё форма летняя и демисезонная, термобельё. Но это уже даже не важно…

А ещё Диме там дали новую военно-учётную специальность. У Димы вообще четыре военно-учётные специальности, поэтому он был первый во всех списках. Он как-то так отличился во время срочной службы… Получается, он водитель БТР, пулемётчик, крановщик, и самая основная у него — разведка, потому что служил в войсках противодиверсионной борьбы и разведки. И, собственно, на учениях ему дали ещё и пятую специальность — стрелок.

28 сентября — 3 октября

Их подняли ночью где-то в 3–4 утра, построили, дали оружие, зарегистрировали, отпустили. Днём опять построили и сказали, что сегодня отправят на эшелонах в Воронежскую область. Через три дня они приехали, но не в Воронежскую область, а в Белгородскую — в Валуйки. Там их высадили в поле. Если бы им заранее родственники не привезли в учебку экипировку, то и непонятно, что бы там делали. Они вырыли себе окопы, получили паёк (за это спасибо) — как-то так прожили два дня. Было запрещено включать фонарики, жечь костры, это опасно, потому что могли быть прилёты, разогревали еду на «таблетках» (имеет в виду сухое горючее. — Прим. BAZA).

3 октября их перевезли чуть подальше, уже в более обустроенную точку. Там были палатки, даже душ, какой-то КАМАЗ с баней, КАМАЗ с едой — гречкой и тушёнкой. Там они пробыли один день, пришли немного в себя, и вот 3 октября в восемь часов вечера Дима мне написал: «Нашему батальону выдали оружие, гранатометы, каски, бронежилет. Нам сказали, что посадят в БМП и отвезут в село Уразово на учения. Попросили выключить телефон. Как приеду, напишу».

3 октября

Дима полностью пропадает со всех радаров. Не выходит на связь день, мы не переживаем.

4 октября

Не выходит на связь второй день, мы не переживаем.

5 октября

Но вот через два дня на связь выходит один из их батальона, который был ранен. Он написал, что «посадили нас не в БМП, а в КАМАЗы и сказали: „Всё ребята, едем учиться в Уразово?“. А в итоге мы поехали прямо в ЛНР». Получается, что они в КАМАЗах ехали через все эти горячие точки, где были обстрелы и бои, если верить военкорам и телеграм-каналам. По словам этого раненого, всех привезли туда, сказали: «Ройте окопы», — и вскоре начался обстрел.

И вот, как только первый раненый из Диминого батальона вышел на связь, все встали на дыбы, естественно. Начали пытаться узнать что с остальными: бегать по всем прокуратурам — в военную прокуратуру, в генеральную прокуратуру. В военной прокуратуре нам сказали: «Езжайте в военную часть».

Мы поехали в его военную часть в Наро-Фоминске, к нам ещё жены других мобилизованных подключились. Там нам сказали, что Дима и его товарищи вообще не мобилизованы, их нет в списках. Мы начали звонить на горячую линию Минобороны, целыми днями висели на всех телефонах, узнавали, как такое могло произойти. Нас все пытались убедить, что мы все совсем е**нулись на нервах и перепутали номер части. Неважно, что у нас есть фотографии оттуда, неважно, что им там выдали оружие, которое числится за этой частью и за которое мобилизованные там же и расписались. И в итоге нам кто-то всё-таки удосужился рассказать, что их приписали вообще к другой части, и назвал правильный номер.

В «правильной» части женам сказали не наводить панику: мол, бойцы в Уразово, и вообще Дима подписал контракт. Спойлер — он ничего не подписывал. Правда, в тот момент, я уже думала, что, может, он реально подписал.

Параллельно мы писали везде жалобы, абсолютно везде, во все военные прокуратуры, в главную военную прокуратуру, генеральную, на сайт президента, на сайт Минобороны — везде срок рассмотрения около 30 дней. Естественно, никто ещё нигде не ответил. На горячей линии советуют: «Жалуйтесь в прокуратуру». На этом всё.

…

14 октября

Что произошло после обстрела, о котором рассказывал первый раненый, я узнала гораздо позже. На протяжении недели каждый день на связь выходили по одному-двое раненых, которые были с Димой в одном батальоне. Они лишь кусочками рассказывали, что и как было, где видели Диму в последний раз.

А утром он сам мне позвонил. Из госпиталя. И мы немножко восстановили хронологию, именно с точки зрения Димы.

История, рассказанная Димой

«

Третьего октября в 10 часов вечера нас посадили в КАМАЗы (там кого как везли, мою роту конкретно на двух КАМАЗах и одном Урале), сказали, что едем в Уразово Белгородской области на учения. Мы, конечно, уже в это не поверили, потому что на фига нас отправлять в полном вооружении на учения? Я уснул, а когда проснулся, смотрю вокруг, а там уже БМП стоят и надпись «Луганская область, Сватовский район». Мы пересели на БМП — сверху на броню и доехали до самого Сватово, а оттуда — сразу на позицию.

Нас предупредили, что будет участок дороги, который обстреливается. Но к чему быть готовым было непонятно. Мы думали, что увидим противника, все были на изготовке стрелять, но проехали этот участок дороги спокойно. Заехали в посадку — это тонкая лесополоса, «зелёнка», окружённая полями, чтобы ветер семена не разбрасывал. Вот мы по этим лесопосадкам практически всю войну и прячемся. Начали выгонять нашу технику в лес, ещё даже последний не успел заехать, и начался обстрел.

Никаких команд не было, мы сами сообразили, что куда-то бежать и прятаться. Через минут 20 у нас уже было четверо раненых и один тяжело раненный, я точно не знаю, без ног он остался или без ноги. Нас собрали, повезли обратно на блокпост в Сватово. С нами было трое комвзводов, три мобилизованных офицера и командир роты — он единственный, кто уже там воевал. Но я его видел всего два раза. Всё время с нами был командир отделения — тоже мобилизованный.

В Сватово наш командир батальона сказал: «Х*** вы сюда припёрлись, п*****те обратно». Мы развернулись, поехали в обратку, и один из бойцов на идущих впереди БМП начал стрелять. Мы все тоже. Вдруг видим из посадки выбежали ребята и кричат: «Что вы творите?! Мы свои, хватит стрелять!» Пришёл командир роты, разобрался, поехали дальше. Заехали в посадку чуть дальше, чем мы стояли до этого, начали окапываться.

Причём копали мы то ножом, то лопатой, то руками, то каской. Лопаты были в моём замыкающем БМП, но там люки снаружи не открывались, а темно, ничего не видно, фонарями светить нельзя, потому что можно сдать свою позицию летающим квадрокоптерам. Большой окоп, конечно, не выроешь таким способом, плюс ещё нервы, стресс. Было тихо, поэтому нас опять собрали и увезли куда-то вперёд, в следующую посадку, сказали, что оттуда пойдёт противник, окопайтесь и ждите.

Мы окопались снова, всю ночь, естественно, не спали, потому что готовились встретить противника. У нас не было ни тепловизоров, ни прицелов — как бы мы его увидели? Наутро пришёл командир отделения, сказал, что ни в коем случае туда стрелять не надо, там наши. А ведь офицер-капитан предупредил нас, что оттуда пойдёт противник. Если бы они, вдруг, побежали, начали отступать, если бы я услышал какие-то шорохи и начал стрелять — получается, опять по своим.

К вечеру снова собрали всех, погрузили на БМП и БТР, но уже по взводам — 25 человек. Отвезли ещё ближе к линии соприкосновения. Снова окопались, ночью комвзвода нас построил и предупредил, что скоро приедут четыре танка, они вам (не нам, а вам) помогут утром при возможном наступлении противника. Обещал четыре танка, приехало два. Мы пообщались с танкистами, с их слов: у них нет снарядов, их задача при сильном миномётном обстреле — отступать и уводить огонь на себя. Но, забегая вперёд, скажу, что они, конечно, при обстреле отступили, но как по нам стреляли, так и стреляли, на танки вообще никто внимания не обращал.

Нам сказали рыть окопы на новой позиции, но повезло: мы наткнулись на уже готовые замечательные хорошо замаскированные окопы полностью в зелёнке. Я ростом 175, и мне до верха земли ещё было сантиметров 20, если не больше. Через два дня нам привезли провизию, топливо для БМП и патроны.

И вот опять это повторение с дезинформацией, мне дали задание просматривать определённый сектор, а если кто пойдёт, по всем стрелять. Через два часа я узнаю, что там вторая рота наших мобилизованных. Я уже не выдержал, спросил у взводного, а он мне: «Нет, нет, я не знал, мне так довели».

На следующее утро с 7 часов нас начали обстреливать. Танки, миномёты, артиллерия, мы вообще не могли вылезти. Выстрел, взрыв, выстрел, взрыв и крики: «Все целы? Все целы?» Через час, когда обстрел поутих, выяснилось, что у нас два трёхсотых, двое раненых: у одного лицо посекло, второй в итоге умер, ему перебило бедренную артерию. Мы ждали эвакуации этих раненых больше часа, а когда их вывезли — видимо, техника, которая приехала, сдала нашу позицию — по нам начал работать ещё один миномёт и ещё одна артиллерия. Я не знаю, сколько их было, но прилеты были не реже, чем каждые 15 секунд. И ни разу за все эти дни в посадках я не слышал ни одного выстрела с нашей стороны. Только когда мы отъехали от сватовского блокпоста, были «Грады» — один раз.

Когда обстрел по нам закончился — было слышно, что ещё стреляли, но уже в другую сторону, — я вылез из окопа и оказался в чистом поле, наши прекрасные окопы в зелёнке под корень отутюжили. Вылезаю и вижу, что все «в мясо», мало живых, вижу командира отделения, спрашиваю: «Где командир взвода?» Он говорит: «Он свалил, сел на БМП и уехал куда-то». Я не знаю, в момент обстрела или нет, но он просто уехал и ничего не сказал, хотя командир взвода всегда работал в связке с командиром отделения.

Командир отделения отправил меня и второго выжившего парня за помощью, чтобы хотя бы эвакуировать раненых. Но второй парень отстал и пропал из виду. Я пошёл один. Дошёл до места, на которое указал командир отделения, — там следы гусеничной техники, солярка, брошенные вещи, оружие, патроны, и всё, и никого там не было. Случайно пересекся с ребятами со второй роты, нашими соседями, — у них такая же ситуация. Только вторая рота кочевала от посадки к посадке по ночам, мы днём, поэтому я запомнил, куда надо идти.

Они собирались отступать, туда, откуда я пришёл, но поверили мне только двое, остальные побежали в ту сторону, откуда стреляют. Мы — в сторону основной дороги, которая ведёт на Сватово. Мимо проезжали танки, БТР, КАМАЗы, я махал руками, но никто не останавливался, просто смотрели на нас и держали кулаки: «Ну, держитесь, мы с вами!», — и всё.

Где-то на дороге рядом со мной что-то взорвалось, меня взрывной волной отбросило в дерево, выбило пломбу, из левого уха пошла кровь. Зуб впоследствии загноился — образовался флюс, а на левое ухо я теперь почти не слышу. В одной из посадок на нас вышли добровольцы, взяли к себе, забрали оружие, но после допроса и проверки документов всё отдали, накормили — та каша с тушёнкой показалась мне самой вкусной пищей в моей жизни — и пообещали передать командованию. Но приехало не командование, а ребята, которые привозили еду. Они нас забрали с собой и отвезли к Сватово.

Там передали контрактникам: они сидят в тылу, но вооружены серьёзно — и прицелы ночного видения, и тепловизоры. У нас ни у кого такого оружия нет. Оттуда нас отвезли в школу, в селе ***, там собирали всех мобилизованных «потеряшек». Забрали оружие, сказали ждать. Мы спали на полу, я лег на свой бронежилет — настоящие люкс-условия.

Сходил в медпункт. Повезло, что там был стоматолог. В каком-то гараже он начал резать мне десну, но не смог, оба скальпеля оказались тупыми. Плюс ни света, ни обезболивающего — новокаин и лидокаин закончились. Он вколол мне димедрол и отправил обратно в школу. Кстати, в самом начале мы расписывались за промедол — это сильное обезболивающее, которое должны выдавать каждому военному. Но нашему батальону, насколько я знаю, не дали.

В школе я отключился, а когда очнулся — никого рядом не было. Я собрал вещи — каску и бронежилет, всё остальное разорвало в окопе. Нашёл чей-то рюкзак, собрал, что нашёл: молоток, пилу, спирт, салфетки и бутылку воды. И вот со всем этим пришёл в медпункт, объяснил ситуацию. И начался опять обстрел. Мы переждали обстрел в подвале. Расстреляли медпункт тогда прям очень хорошо.

Оттуда нас эвакуировали куда-то на гражданских машинах. Там дотемна просидели в каком-то погребе, и вечером приехал санитарный автомобиль — увёз в Сватово. Я без оружия с найденным рюкзаком, бронежилетом и каской. Стоматолог пообещал вывезти меня в нормальный госпиталь, чтобы там удалили зуб. Ночью меня эвакуировали в Старобельск.

В Старобельске осмотрели, дали антибиотики и обезболивающее — 5 таблеток, признались, что зуб удалять мне никто не будет. Я их попросил: обколите меня обезболивающим и дёрните плоскогубцами, но нет, дали ещё антибиотики и посоветовали подождать, чтобы перевести из острой стадии в хроническую. Вечером вернулся опять в Сватово.

А ещё перед отъездом в Старобельск медики сказали мне оставить свой бронежилет, шлем, мою личную аптечку, подсумок им, пообещали, потом вернут. А по возвращении: «Ой, а мы это кому-то отдали». Здорово...

И вот я без брони, каски и оружия. А главное — непонятно, где числюсь и куда двигаться дальше. Кстати, свой телефон я, испугавшись, что нас по нему вычислят — нам так рассказывают, — разбил ещё в первых окопах, даже зачем-то выстрелил в него. С собой был кнопочный, но он, оказывается, не держал зарядку совсем. Поэтому я купил в Сватово у местного старенький аппарат и симку. Позвонил родным и Тане.

Она рассказала, что есть приказ начальника штаба моей роты — собрать всех оставшихся в живых и вывезти на границу — «на ноль». Объяснил это медикам, они сказали, что командир роты должен договориться с начальником медицинской службы. А если никто не позвонит, меня отдадут тем, кто за мной приедет. И, естественно, по закону подлости на следующее утро приезжает начмед 27-й бригады.

Когда я попытался ему объяснить ситуацию, он в ответ доложил о своем приказе — забрать меня к себе. Звоню командиру роты, они с начмедом решают меня увезти в населённый пункт, где находится точка эвакуации раненых. Мы поехали, но по пути нас пересадили в другую машину и в итоге привезли в ***, тоже в какую-то школу. Там комбат сказал, что на все приказы ему абсолютно до фени и я теперь числюсь у него — по боевому расчёту.

Приехал офицер, должность не помню, собрал у нас телефоны родственников, пообещал рассказать близким, что мы живы. И добавил: «Вы попали в самую б****кую бригаду, здесь происходит полная разруха. По-хорошему, всё командование как минимум под трибунал, а желательно ещё и всех расстрелять, рука руку моет, все покрывают друг друга, а на солдат все плюют. Вас с автоматами бросают на танки». Как ни странно, этим он поднял всем боевой дух. После нас снова на БТР отвезли в какой-то подвал.

Таких, как я, потерявшихся мобилизованных, оказалось семь человек. Нас собрали, объявили, что отправляют на позицию. Но куда я пойду, у меня всё ещё нет ни бронежилета, ни каски, ни оружия. В принципе, если дадут — приказ есть приказ, пойду. Комбат очень сильно удивился, посердился и пообещал всё достать.

У пятерых из нас с экипировкой всё оказалось хорошо — им сказали отправляться сразу на позиции. Но ребята отказались, пока все не будут экипированы, нас семеро, и мы хотим держаться вместе. Комбат наорал, сказал, что доложит начальству, те прибудут утром и будут с нами по-другому разговаривать. Наутро пришли два офицера-лейтенанта. Пришли, на нас посмотрели, сказали подождать. Выходят, взрыв, и они приползают обратно раненые. Их эвакуировали. С нами никто разговаривать не стал.

К вечеру этого дня снова приходил комбат, снова обещал, что завтра уже привезут броню. Я обрадовался. Появляется какой-то мужик, просит состав на пост — не хватает одного бойца. Смотрит на нас семерых. Все молчат. Потом начинают отказываться. Он смотрит на меня такими жалостливыми глазами, что я просто не могу отказать. Но ведь у меня нет ни брони, ни оружия. Он совсем расстроился, ушёл. Потом возвращается и говорит, что нашёл и бронежилет, и шлем, и автомат. Я вот думаю, что армия ни сделает, лишь бы только воевать пошёл. Согласился. Если уж я здесь, значит, что-то надо делать, а не отсиживаться. А то стыдно как-то.

Получаю бронежилет, шлем и автомат. Бронежилет — пустой, внутри нет пластин. Смысла от него ноль, разве что от веток и ветра защитит. Шлем — старая советская каска. Автомат — раздолбанный. У АК-47 там есть предохранитель, ну, его нужно вниз опустить, чтобы стрелять. И вот, когда я держу выданный автомат дулом вверх, всё нормально, а если вниз опускаю, предохранитель сам по себе падает. Ну, что это такое? Но ладно, иду на пост. Говорят, там окопы хорошие, тепло и обстрелов нет.

Меня привели в чей-то дом — отдохнуть и собраться. Как я понял, местные сами показывают нашим пустые дома, приносят еду и воду. Там мне даже выдали тёплые вещи: носки, флисовое бельё и спальный мешок. В доме я собрался, переоделся, поспал. На пост заступил с 23:00 до 03:00.

На посту разговорились с добровольцами. Они шли сюда, думая, что здесь нужна помощь, что они идут воевать за Родину, за своих парней. Им многое обещали, а в итоге так же, как и нас, швыряют просто по посадкам, оставляя без еды и воды, без вещей, оружия и командования. Все из них, с кем я общался, хотят вернуться, как только будет возможность, уже им нафиг эти деньги не нужны. Готовы даже сами доплатить, чтобы вернуться домой.

После трёх ночи меня сначала вернули в дом, а утром — обратно в подвал школы. Когда вернулся к мобилизованным ребятам, оказалось, что одного из нас забрали уже домой в Россию, потому что пришла бронь. Осталось уже 6 человек.

Меня подозвал командир батальона и сказал, что есть две новости: хорошая и плохая. Начали с плохой — бронежилета нет. А, соответственно, хорошая — есть автомат и бронебойные патроны. Это меня порадовало. Комбат сказал ждать, пока привезут бронежилеты, а пока отдыхать.

Я вышел покурить, вижу, заходят четверо вооружённых ребят, спрашивают, где комбат. Объясняем, трое заходят, а один остаётся на улице, курит. Из-за угла выходит гусь — реальный гусь, птица. Он говорит: «Нифига себе, вот это я сейчас ужин забабахаю!» — и начинает по этим гусям стрелять прямо возле штаба. Сразу же прилетает коптер, сразу же начинается обстрел. Я забегаю в подвал, тут же дверь слетает с петель. После, когда мы уже ставили её на место, мы увидели очень много осколков, а я как раз там и стоял. Как же мне повезло, что успел забежать. Спускаюсь в подвал, мне даже дают спальник, до этого мы всегда спали на бетоне, счастливый ложусь. И как только я лег, в дом прилетает танковый снаряд, а на меня падает кусок бетонной плиты. Я отключаюсь. Когда очнулся, меня поднимал медик, подбегает мужик и даёт в руки каску — вовремя.

Обо мне докладывают комбату. Он сообщает, что вечером меня эвакуируют, нужно подождать. Мне становится хуже, и комбат вызывает БТР. Меня вывозят под обстрелами. Сначала вот в тот самый пункт эвакуации, в который меня должны были изначально привезти из Сватово, встречаю начмеда, он меня запомнил, смеётся: ну что, говорит, тебя, как понимаю, командир полка не забрал? Ставят диагноз — черепно-мозговая, обещают увезти домой, полечить, но опять вернуть. Звоню Тане.

Дальше отвозят в Троицкое — там выписывают форму 100: закрытая черепно-мозговая, закрытая травма груди с повреждениями тканей. Из Троицкого привозят в госпиталь в Валуйки, сделали СКТ — оказывается, у меня ещё был где-то две недели назад перелом ребра. Оттуда вечером в больницу номер 1 в Белгород. Здесь меня осмотрел нейрохирург. По его словам, мой диагноз — острая реакция на стресс и лёгкий ушиб мягких тканей.

»

Рассказ Димы о проблемах под Сватово подтверждает пост журналистки Анастасии Кашеваровой. Она написала о четырёх мобилизованных, которых после небольшого и короткого обучения отправили в Сватовский район. А дальше там начался «настоящий ад»: военнослужащие попали под перекрёстный артиллерийский огонь и были вынуждены бежать в одиночестве в Белгородскую область. Там их назвали дезертирами и сейчас грозятся отправить обратно.

Журналистка задавала вопросы относительно 27-й бригады Дмитрию Пескову, на что он ответил: «Вы знаете, эти вопросы относятся к компетенции Минобороны, мы не в курсе деталей, но видели сообщения, будут проверяться». По её словам, проверки действительно начались, к решению проблемы подключились ФСБ и прокуратура.

25 октября

14 октября, ещё даже не зная, что Дима позвонит, собрались мы, наверное, 60 мам, жен, сестёр. Пошли в главную военную прокуратуру — у нас приняли общее заявление-жалобу. Пока стояли в очереди, рассказывали друг дружке свои истории, которые слышали от мужчин. Другие раненые мобилизованные тоже рассказывали, что их бросили командиры. По их словам, после перегруппировки они снова попали под обстрел уже на новой точке. Когда вылезли из окопов, командования уже не было. Ребята, не зная местности, без карт и навигаторов стали искать дорогу и вышли в тыл к украинцам на границе Харьковской области. Так я узнала, что одного из Диминых друзей, с которыми он призывался — лежит в госпитале, другого застрелили, — украинцы изрешетили в спину, когда ребята пытались убежать. При этом, когда мы звонили насчёт него на горячую линию Минобороны, они сказали, что в списках погибших, умерших, пропавших без вести он не числится.

Родственники Димы, кстати, теперь изменили свою точку зрения, естественно. Они очень удивились, что по телевизору говорят неправду, оказывается. Изначально у нас с родителями Димы были плохие отношения, но сейчас я живу с ними, потому что мама его, конечно, вообще не в себе. Она себя во всём винит, что на самом деле правильно.