Антиваксеры XIX века. Как Российская империя боролась с эпидемией холеры и бунтами против карантина

Два года, с 1830-го по 1831-й, в России бушевала вспышка холеры — самого смертоносного заболевания 19-го столетия. Эта инфекция известна человечеству ещё с античности, но только в Новое время она стала реальной биологической угрозой. Среди главных причин её распространения учёные называют извержение вулкана Тамбора в 1815 году: из-за большого количества пепла в стратосфере Европа пережила непривычно холодное лето. В то же время холерный вибрион оказался в новых условиях, мутировал и выбрался за пределы Азии, в Старый свет.

Россия встретила беду не безоружной. Имперские власти потратили немало времени и усилий на создание качественной системной медицины. В XVIII веке в стране появились военные госпитали и гражданские больницы, были основаны медицинские школы нового типа с европейским подходом к преподаванию. Кроме того, в арсенале чиновников был опыт борьбы со вспышкой чумы в Москве 1771–1773 гг. И всё же что-то пошло не так. Карантинные меры обернулись народными волнениями и яростным сопротивлением государству, которое сегодня принято называть «холерными бунтами».

Враг у ворот

Первые случаи холеры в Европе были зарегистрированы в 1817 году. Болезнь пришла на континент из Индии как следствие перемещения британских колониальных войск. Тогда эпидемия обошла Россию стороной, если не считать небольшой вспышки в Астрахани. Но в 1829-м, снова из Индии, пришла вторая волна эпидемии, которая и застала Российскую империю врасплох.

Инфекция расползлась по России вместе с передвижением войск в конце русско-турецкой и русско-персидской войн. В пользу болезни также сыграли польское восстание, особенности климата (например, довольно тёплое лето 1831-го) и попросту недостаточно развитая в те годы наука.

Продумывая ответ на эпидемию, чиновники учитывали в том числе ошибки во время вспышки чумы в Москве 1771–1773 гг. Тогда городские власти долгое время медлили с карантином, опасаясь реакции населения и вреда экономике, а затем, прямо в разгар эпидемии, бежали из города почти в полном составе. Бывшая столица на некоторое время погрузилась в голод, анархию и бунты, которые пришлось подавлять военным. Немалую роль в реакции горожан на чуму сыграли заявления чиновников, что болезнь не представляет собой ничего особенно опасного.

На сей раз власти действовали быстрее. Передвижение между населёнными пунктами ограничили контролем на блокпостах. Администрации крупных городов — Севастополя, Петербурга, Оренбурга — в разное время издавали указы об изоляции между городскими районами и запрете покидать жилища. Власти жёстко ограничили продажу продовольственных товаров из поражённых инфекцией регионов, обрабатывали почтовые посылки хлорным газом, а тех, кто всё же выбрался за пределы поселения, помещали на двухнедельную изоляцию. Кроме того, были организованы специализированные холерные комиссии.

Словом, в Российской империи сделали ставку на максимально жёсткий и быстрый ответ эпидемии. Но холеру это не остановило — болезнь всё равно разошлась по всей европейской части России, от крупных городов до небольших сёл.

Тамбов, Севастополь, Петербург

Теоретически верные действия чиновников не учитывали реалий российской медицины и общественного мнения. Несмотря на реформы, врачей в России все ещё было сравнительно немного — согласно исследованиям, всего около 4 тысяч человек на 56 миллионов населения. То есть на 10 тысяч подданных приходилось меньше одного врача. Крестьяне не спешили верить медикам — они опасались незнакомых им специалистов, которых видели только в худшие моменты эпидемий, и жаловались на пренебрежительное отношение.

Как пишет краевед Иван Дубасов в «Очерках из истории Тамбовского края», с самого начала эпидемии, когда в городе регистрировали всего несколько случаев холеры в сутки, тамбовская медицина открыла настоящую «охоту» на пациентов. Повозки ездили по городским улицам и забирали в холерную больницу всех, у кого подозревали болезнь, в том числе и попавшихся под горячую руку обычных пьяниц. Непрофессиональное обращение и смерти пугали горожан. В результате тамбовчане бежали от врачей, а духовные лица призывали уничтожать больницы.

Наконец местные жители организовали бунт, захватили холерную больницу штурмом, взяли в заложники губернатора и разогнали военный караул. Чтобы восстановить контроль над ситуацией, в Тамбов ввели войска и созвали военно-судебную комиссию. Примечательно, что тамбовчане даже тогда не поверили в существование холеры. Протестующие требовали от оставшейся в городе власти подписать бумагу с заявлением об отсутствии какой-либо болезни. Такое отношение к холере сложилось не только в Тамбове.

После того как незнакомая жителям Российской империи болезнь пришла в Севастополь, город пережил события, которые принято называть «чумным бунтом». Вплоть до окончания трагических событий 1830-го власти, точно так же как и население, не понимали, с чем имеют дело, и приняли холеру за известную чуму.

Сразу после столкновения с эпидемией в управлении Севастополя объявили карантин. Власти заблокировали снабжение продовольствием для половины городского населения, так как торговцы отказались посещать город из-за новых мер. Ещё одной непопулярной мерой стал жёсткий контроль по соблюдению ограничений со стороны армии и матросов.

Известен случай, когда солдаты брали штурмом дом несогласного с властями матроса Григория Полярного. Его жену и дочь врачи распорядились отправить в чумной барак, известный антисанитарией и огромной смертностью среди пациентов. Полярный забаррикадировался у себя дома, отказываясь выдавать семью. На место конфликта прибыл лично губернатор города Николай Столыпин. Переговоры провалились, а губернатора в ходе завязавшейся перестрелки едва не застрелили. В итоге матроса обезвредили и расстреляли.

Согласно мемуарам военного врача Никифора Закревского, больных свозили в наскоро обустроенные обсерваторы на несколько месяцев, несмотря на скоротечное течение «чумы». После введения карантина была организована комиссия по предмету продовольствия под председательством генерала-майора Примо. Несмотря на то что горожан должны были снабжать водой и другими припасами, первые признаки голода появились спустя всего несколько дней после введения ограничений.

В конце мая чиновники пошли на радикальные меры. Населению так называемой Корабельной слободы предписали покинуть город в полном составе. Ситуацию осложнил тот факт, что к этому моменту в Корабельной слободе почти не регистрировали новых случаев заражений. Горожане не уехали и создали вооружённое сопротивление. При поддержке части военных и матросов был убит губернатор Столыпин, протестующие выгнали из Севастополя полицию и заставили коменданта Турчанинова объявить прекращение карантина. В город пришлось вводить войска под руководством генерал-губернатора Воронцова. После подавления бунта более тысячи человек отправили в ссылку, семерых казнили.

Ещё один «холерный бунт» случился уже в Санкт-Петербурге, в июле 1831-го. Город готовился встречать эпидемию с 1830-го года. Планированием мер занималась Центральная комиссия в составе военных и гражданских врачей, а также университетских профессоров. Руководил составом комиссии министр внутренних дел Арсений Закревский, ответственный также за направленные против эпидемии меры на юге России. Несмотря на опыт Севастополя, Тамбова, борьба с холерой далась городу очень тяжело. С распространением инфекции столицу покинули высшие должностные лица, включая императора Николая I. Кроме того, горожан обязали соблюдать жёсткий карантин, который контролировали силами полиции.

В условиях, когда холера ещё не была хорошо известна даже врачам, в среде горожан стали расползаться слухи о том, что болезнь организовали сами власти, врачи или же немцы и поляки с целью «истребить русский народ».

Историк и цензор литературы Александр Никитенко писал об абсолютно не соответствующем ситуации устройстве лазаретов и полицейских, которые, как и в Тамбове, отправляли в лечебницы пьяных и тех, у кого только подозревали болезнь. Доверие к официальной информации об эпидемии подрывали и предписания в газетах, которые содержали рекламу отдельных частных компаний. Вскоре в городе стали отлавливать, избивать и даже убивать иностранцев, медработников и пациентов с рецептами на лекарства. Врачей опознавали по подручным медицинским средствам, таким как раствор уксуса.

Пик волнений в столице пришёлся на 22 июня 1831 года. Протест выплеснулся на улицы Петербурга: горожане останавливали полицейские экипажи и устраивали беспредел, как и в прочих городах. Чтобы восстановить контроль над ситуацией, в Петербург также пришлось вводить армию и подразделения казаков. Когда ситуация несколько успокоилась, на встречу к протестующим приехал лично император Николай I. Эти события запечатлели авторы памятника императору на Исаакиевской площади на одном из барельефов. Сюжет скульптуры изображает общение правителя с народом: ходит слух, что Николай I не побоялся даже поцеловать кого-то из протестующих, чем особенно растрогал толпу.

Так или иначе, с эпидемией и протестами удалось разобраться к осени ценой семи тысяч жизней. Это была первая вспышка холеры в Петербурге, но далеко не последняя.

Опыт — сын ошибок трудных

Всего эпидемия холеры забрала у России почти две сотни тысяч жизней. При этом некоторая часть жертв погибла в том числе из-за слишком рьяных или безответственных действий чиновников. С другой стороны, в распоряжении медиков не было ни должного опыта, ни средств для реагирования на столь серьёзную угрозу. В Западной Европе с холерой справились немногим лучше: в одном только Париже эпидемия унесла около 20 тысяч жизней, в Лондоне — 6,5.

При этом холера ещё не раз посещала Российскую империю. Главными препятствиями для борьбы с ней стали несовершенство средств, неумелая работа с населением и социальное расслоение. Более обеспеченная часть населения, особенно дворяне, имела возможность изолироваться в загородных усадьбах и доступ к наиболее современным средствам лечения. То и дело карантинные ограничения оборачивались протестами и социальными волнениями, пусть и не в таком масштабе, как в 1830-х. Отмена крепостного права в 1861-м и последующая реформа земской медицины не слишком изменили ситуацию: к примеру, в 1892 году эпидемия холеры началась прямо во время голода, в итоге забрав больше 200 тысяч жизней российских подданных.

Наконец, даже наиболее образованная часть российского общества в те годы либо не поняла болезнь, либо отнеслась к усилиям специалистов с недоверием. Так, поэт Александр Пушкин, для которого карантин во время эпидемии стал продуктивным творческим периодом («Болдинская осень»), писал в 1830 году, что «врачи не скоро поймут холеру», а министр Закревский в начале эпидемии вообще сомневался в необходимости блокпостов и жёстких карантинных мер, предполагая, что болезнь не так страшна, как о ней говорят.