«Предательство — больнее сломанного носа и ушей». Три истории спортсменов, которых не принял большой спорт

«Когда я помладше была, думала, что стану олимпийской чемпионкой, но, когда ты попадаешь на чемпионаты России, когда видишь, как тренируются девочки в сборной, которые живут на сборах с 11 лет, — понимаешь, что тебе уже их не догнать.

— А тебе было больно от этого?

— Не помню. Наверное, нет. Больно, когда ты знаешь свою цель, ты её достигаешь, а дальше пустота. Вот это больно», — рассказывает Алла Сидоренко, победившая в командном зачёте в Универсиаде в Корее по спортивной гимнастике. Это было её первое и последнее крупное соревнование.

Боль в спорте не ограничивается отсутствием возможности выступить на Олимпиаде. Лилия, с детства занимавшаяся тхэквондо, спокойно относилась к боли физической — давно привыкла разбивать нос и уши, спокойно относилась к синякам и крови, а вот разбитое сердце от предательства тренера пережить не смогла и «опустила лапки», уйдя из спорта.

Бегуна Юру никто не предавал, но от мечты попасть на Олимпиаду он отказался, возможно, из-за мельдония, который включили в состав запрещённых средств в разгар его спортивной карьеры. На разрешённые фармпрепараты у Юры не было денег, и его мечта сделать карьеру в спорте разрушилась.

Три разные истории о спорте высоких достижений в которых есть всё: психологический абьюз, экстремальное похудение, травмы, допинг, призовые в 100 рублей и (несмотря на всё это) большая любовь к спорту.

Лилия Магдеева, 29 лет, чемпионка России по тхэквондо

Я родилась в Сызрани: мама — управляющая в торговом центре, отец — умер, когда мне был год и три месяца. Очень долго жили с мамой вдвоем, она работала на трёх работах, был период, когда она уходила в девять утра и приходила в 11–12 вечера. В десять лет появился отчим — Костя.

В пять лет мама отдала меня на бальные танцы. Я их очень любила! Выступала на соревнованиях, мечтала танцевать — это была моя идея фикс. Но мне не повезло с партнёром. Его просто не было. Выступала одна. Потом мама меня отдала в тхэквондо. Как она мне рассказывает сейчас, отдала туда для того, чтобы сформировать характер, потому что я была очень мягким ребёнком.

Долгое время я не воспринимала этот вид спорта, не понимала — а зачем мне вообще драться? Даже сбегала с тренировок. Тренер звонит матери и говорит: а у вас дочка-то вообще собирается ходить на тренировки? Какой мне нагоняй устроили! Меня поставили тогда перед выбором: либо ты ходишь на танцы, либо ты ходишь на тхэквондо. И я сама выбрала тхэквондо — испугалась маминой реакции.

На удивление — вошла в кураж, а когда мне стукнуло лет 14 — начала побеждать. Я была самая маленькая: весовая категория 42 кг. Но ставили меня всегда почему-то с тяжами: либо с высокими девушками, либо с пацанами, которые меня херачили так, что у меня от спины живого места не осталось, потому что нога мальчика и нога девочки — две разные вещи. Мне пробивали губу насквозь, разбивали нос, ставили множество синяков под глазами, расшибали коленки…

Почему-то меня это не отпугнуло от занятий, напротив, появился кураж. Поняла, что я это делаю, потому что хочу доказать себе, что могу чего-то добиться. Я вообще не ждала от себя никаких результатов. Но на своей первой России (чемпионат России. — Прим. «Sport Baza») заняла третье место. Это был космос — это были мои первые серьёзные соревнования, я была в шоке: получила призовые и меня взяли в сборную!

Во мне появилась эта сила, я поняла, что могу их переплюнуть: бью как мальчики, ногой могу достать до головы высокой девочки, а она до меня не доберётся, потому что я быстрее неё.

И на этом подъёме поехала на отборочные в Приволжский федеральный округ. Весовая категория 42 кг, два тренера — Сергей Анатольевич и турок. Первый бой я дралась с девочкой, которую никогда в жизни не видела. Меня ещё перед боем напугали, что её специально не кормят мясом, чтобы она была ещё злее.

Первый раунд я очень жёстко проигрываю со счётом 8:0. Она разбила мне нос. У меня из двух щелей шла кровь. Просто хлещет. Думала, что меня сейчас снимут. Вместо этого тренер Сергей Анатольевич берёт ватку, вот так суёт мне в нос глубоко и говорит: «Иди и бейся дальше». В итоге я выиграла со счётом 13:12. После этого меня прозвали хищником, а тренер-турок подарил трёхголовую собаку и сказал, что это я. Нос болел долго, но чувство эйфории, что я вытянула бой, боль заглушало.

Тогда я больше волновалась, что если я не похудею, то я не попаду в свою весовую категорию, тогда меня снимут с соревнования или перекинут в другую весовую категорию — а это нельзя, не дай бог. Моя весовая категория вот до 42, а за три недели до соревнований я встаю на весы — и вес 46,1 кг. Казалось бы, вроде 4 кило, надо худеть, но у меня и так ничего не было — была худющая. Тренер тогда начал орать: «Щеки отрастила, как бурундук… разжирела!» Я вообще перестала есть.

Вместо 4 согнала шесть кило. В школу мне было идти не в чем — всё висело. А я «как девочка» и не одевалась — куда мне, у меня спорт, какие каблуки и платья? Поэтому в последний день перед отъездом на соревнования я пришла в серой оверсайз-кофте. Учительница математики тогда, чуть не плача, сказала: «Лиля, что с тобой сделали, ты же скелет!»

Несколько лет держалась в этой весовой категории, гоняла вес. И что я только не делала! Ела лимоны и жвачку, чтобы обмануть желудок. Мой «любимый рецепт»: чайная ложка касторового масла, несколько капель лимонного сока и запить всё это кефиром. После такой смеси из тебя выходит сразу всё.

Чемпионат России — 2011, мне было 15 лет. Первый бой на лайте прошёл, я даже не почувствовала. Второй бой попадаю на чемпионку Европы по юниорам. Я знала её главный приём — она била кулаком в солнечное сплетение, а за счёт сильного удара жилеты срабатывали, и она получала балл. У нас был очень равный бой, шли прям ровно 6:6 до третьего раунда. 45 секунд до конца третьего раунда — я нападаю, бью ей в голову. Попадаю. Мне не ставят (имеет в виду баллы за удары, за удар в голову баллы ставят судьи автоматически. — Прим. «Sport Baza»). Я не понимаю, что происходит.

Во время боя говорить нельзя, останавливать бой нельзя — снимут полбалла. Ни мой тренер, ни тренер-турок карточку не поднимают, чтобы посмотреть видеоповтор. Я на свой страх и риск останавливаю бой и кричу своему тренеру: «Подними карточку!» Он не реагирует.

Мне снимают полбалла. Продолжается бой. Остаётся 30 секунд. Я попадаю опять ей в голову. У неё слетает шлем. Мне опять не ставят бал. Я опять не понимаю, что происходит. И я снова останавливаю бой сама, опять кричу тренеру: «Подними карточку». Он опять не поднимает. Мне минус ещё полбалла, ей ещё плюс балл. Проигрываю — 6:7.

Остаётся 15 секунд. Мне бы хотя бы докинуть ещё вот этот балл, чтобы было 7:7, и выйти в четвёртый раунд дополнительный. Но меня к ней просто не подпускает рефери: постоянно останавливает бой, не даёт мне провести атаку. Так и заканчиваем.

Мне потом, конечно, сказали, что девочке надо было войти в тройку. Она и заняла призовое место, а дальше всё просрала. А для меня всё это было так ужасно. Тренер не поднял два раза карточку, а у меня вся жизнь рухнула.

И я знала, что, если ты проигрываешь, тренер не поможет тебе раздеться — снять шлем, протектор, накладки, — а просто уходит. И вот он просто ушёл. Я стою рыдая, раздеваюсь.

Подходит тренер-турок и успокаивает, предлагает подать на перебоевку, другие тренеры со сборной подлетают и возмущаются, что всё это было несправедливо. А для меня это было как белый шум сквозь слёзы.

Первое предательство — это больнее сломанного носа и ушей. Мне будто разбили сердце. По слухам, он за это получил 50 тысяч рублей.

Бросила спорт не сразу. Были ещё одни соревнования, ещё одна травма. Первый бой — опять с этой девочкой. У меня психологический барьер. Я не смогла ничего сделать. Просто опустила лапки. Проиграла.

Было понятно, что всё уже идёт к концу. А потом тренер позвонил маме сказать, что снимает меня с денежного довольствия за прогулы. Прогулов на самом деле у меня не было.

После этого у меня будто смысл жизни пропал. Это было предательство, которое я не могла переварить. И мне очень хотелось что-то с этим сделать. Поэтому я подала документы в Академию МВД. Родители не знали, а члены приёмной комиссии академии сразу задали вопрос: зачем это тебе? Но меня было не отговорить.

Думала, что буду помогать людям и восстанавливать справедливость. А в итоге на работе бабкам кур ворованных возвращала. И ладно бы это, когда столкнулась с тем, как там всё устроено, со всей этой системой, где нет места справедливости, — я ушла из МВД. Пошла в журналистику — я верю, что СМИ иной раз может отвоевать человека. Мне после моих публикаций многие герои пишут, благодарят!

Возможно, без тхэквандо я бы выросла более женственной и мягкой, такой девочкой-девочкой. Потому что то, какой я стала по итогу, — это чёрствая, колючая, хрен кого подпускаю к себе — очень тяжёлая. Даже если я приду в платье, я всё равно на комплимент могу сказать: «Чё вам надо от меня?» Мужчины, например, всегда видят сначала мой милый образ, а когда я начинаю раскрываться, они такие: ты такой не была. А только такой всегда и была.

И сколько бы мне ни говорили, какая у меня хорошая фигура, я считаю, что у меня огромные щёки, подбородок, бока, ляжки, живот, руки. И мне всегда надо всё контролировать: не есть сладкое, не есть сахар, не пить слишком много газировки, не есть эти дурацкие чипсы, потому что у меня в один момент даже на холодильнике висело, что мне нельзя есть. Дисциплина сумасшедшая. Это всё наследие спортивной юности…

Я поклялась себе, что своего ребёнка — ни мальчика, ни девочку — в тхэквондо не отдам. Я понимаю, что в гимнастике, футболе, хоккее, даже в танцах не легче, но в тхэквондо со всеми своими разбитыми носами, разбитыми губами, разбитыми коленками и моим сердцем я, конечно, ни за что в жизни я не отдам ребёнка, чтобы он всё это проходил.

Юрий Коновалов, 34 года, чемпион России по бегу на средние дистанции

До 12 лет я жил с бабушкой и дедушкой в деревне в Иркутской области, и спорт я в принципе не видел нигде. Знал, что вся моя семья — спортсмены: и мать, и отец, и мачеха, и дядя, и брат и сестра. У всех есть разряды по лёгкой атлетике. Но в деревне даже спортзала не было.

А затем к нам домой приехал отец. Мы с ним, можно сказать, познакомились. Он перевёз меня в Иркутск к сестре. «Ты можешь зарабатывать деньги бегом», — сказал он мне. Я: «Вау, классно, а как?». Он: «Ты бегаешь, я тебе зарплату скидываю, 50–100 рублей в неделю даю». Прикольно! Начал вот так вот бегать.

Мне нравилось быстро и долго бегать. То есть чувствовал какое-то физическое удовлетворение, когда завершал тренировку. Позже начал замечать, что у меня есть определённое преимущество перед своими сверстниками: я выносливый. Начал больше подтягиваться, больше отжиматься. Мне это приносило кайф. Чувствовать, что ты сильнее других.

Из-за того, что я отца встретил только в 12 лет, у нас не было с ним коннекта. Он меня плохо знает, я его тоже. Например, чувствовал себя плохо и говорил ему, что не могу тренироваться — колени болят сильно. Он же думал, что я его обманываю и хочу слинять с тренировки. Плюс он провокатор тот ещё. Во время тренировок он к другим в группе подходил и говорил: «Если Юру обыграешь, дам 100 рублей». Я об этом не знал. Но, когда они проигрывали, наше общение разрушалось. Ну и логично, что он на своего ребёнка возлагал большие надежды и хотел, чтобы я достиг чего-то ещё большего, чем он.

В 2008 году я отобрался на чемпионат России. Мне было семнадцать. Причём я норматив выполнил сразу, не надо было ехать на соревнования в федеральный округ. После этого отец на тренировках меня задрочил. Надо пахать, пахать, пахать. И на каждой тренировке были разговоры постоянные, что я должен выиграть. А для меня это как бы и так волнительно. А тут ещё это постоянно маринование. В итоге физически я очень был готов, но морально очень сильно был не готов. Выступил плохо. Бежал две дистанции и обе проиграл — восьмое или шестое место. Было такое состояние, когда гормон кролика преобладал над гормоном льва. Возможно, это из-за того, что просто мне лишнего наговорили.

После того момента я стал больше себя слушать, чем то, что мне говорят. Понял, что отец-то знает далеко не всё. Стал общаться с другими тренерами и спортсменами, читал много. Через два года на чемпионате России уже занял второе место. Это было вообще вау! Был в таком восторге, тем более ещё и с таким запасом выиграл. А потом ещё и поехал на летнюю Россию и её взял и выиграл.

А дальше призы в 2014-м на чемпионате России по эстафетному бегу, а в 2015 году «прилетает» слушок, что WADA мониторит мельдоний. Класс, а я недавно нормально вообще прокурсил этого мельдония. Понимаю, что список препаратов будут увеличивать и увеличивать. А я восстанавливаться-то, б****, как должен? Ну, на гречке и борще я не вывезу.

Ты тренируешься, а в один просто прекрасный момент после такого объёма тренировок ты начинаешь немножечко охреневать от нагрузок, потому что они реально тяжёлые. Абсолютно нормально бежать к урне после тренировки, например (имеет в виду рвоту. — Прим. «Sport Baza»). А перегруз без восстановления на недели две может выбить из тренировок. В лёгкой атлетике, если ты потерял неделю-полторы, это откат почти на три недели назад. Сердечная мышца, отвечающая за выносливость, очень сложно адаптируется.

И если ты без фармы, то, к примеру, должен прийти с тренировки и съесть килограмма 2–3 мяса. И так понедельник, среда, пятница, это те тренировки, на которых ты прям пашешь. В понедельник пожрал это мясо, на следующий день пожрал это мясо и на третий день бежишь ещё одну тренировку, опять жрёшь мясо. Ну это невозможно просто-напросто. Да, есть фарма, которую употреблять можно — но на неё у меня просто не было денег.

Я числился в сборной России и получал около 15 тысяч. Параллельно с этим я устроился в четыре техникума как спортсмен-инструктор, и в каждом из них мне платили по 4–5 тысяч. А затем техникумы упразднили, и нас оттуда убрали. Получается, зарплаты такой уже не было, оставалась сборная. Это очень мало денег.

Благо у меня была квартира на тот момент. Но на 15 тысяч нельзя было купить витамины, одежду, шиповки беговые уже стоили по 7–8 тысяч. Мне пришлось устроиться на работу в «Шоколадницу». Там работал и ещё ездил на чемпионат России. Потом всё у меня начало как бы на спад идти, потому что не платили толком. Призовые за соревнования тоже маленькие.

При этом я стал понимать, что у меня есть проблемы с питанием. Точнее, у меня его не было абсолютно. То есть я кушал как обычно, но витаминизации не было. Плюс я сбросил вес с 60 кг до 55 кг. Мой рост 180 см. Жира в организме было всего 5,2–5,3%, ниже нельзя опускать. Но бежалось потрясающе! Я бежать мог под 25, по 23 секунды 200 метров, мне вообще было по барабану. Лёгкая атлетика — это экстремальная нагрузка. Она сжирает много всего — это кальций, от чего зубы летят, магний, калий, всё вообще абсолютно. У меня вот зуба нет.

Ещё стали появляться слухи про ужесточение допингового контроля, запрет средств, которые раньше были разрешены. И многие, кто смотрел тогда в сторону Олимпиады, подумали: а надо ли мне это? Можно сколько угодно на тренировках бегать и мечтать. Просто факты упрямая штука. Мечты свои начинаешь взвешивать и понимаешь, что за жопа-то.

Это в кино, где человек: я всего добьюсь! Всё получу! Пока нет этого хорошего спонсирования, то есть эти амбиции, они подтапливаться не будут. Они будут топиться вот этими вот вопросами самого спортсмена: блин, а вот завтра у меня будут деньги или нет? Я думал, что буду зарабатывать как спортсмен. Классно, когда ты занимаешься любимым делом и получаешь за это деньги. Но денег стало всё меньше и меньше, и пришлось идти работать, как обычный человек. Короче, у меня это упёрлось всё в деньги.

Я начал искать в 2014–2015 годах место работы себе. Хотел по спорту устроиться, но не получалось, и я пытался устроиться в спецназ, ОМОН, в СОБР, там, куда только вообще себя не засовывал. И уже даже почти прошёл в ОМОН, но мне позвонили из «Роснефти». Вот вы, говорит, бегаете вроде бы. Говорит, хотите у нас бегать и получать за это деньги, ну и работать ещё по специальности нефтяника? Я говорю: почему нет? Работаю полноценно, как обычный любой другой человек. Но выступаю два раза в год на соревнованиях, где они мне ещё плюс за это платят.

Но главное, чему меня учит бег, — это способности преодолевать в первую очередь самого себя, а потом уже все другие испытания. И каждая моя тренировка уже 20 лет начинается одинаково: первые 200–300 метров мысли: «Фу, б****, тяжело, нахрен оно мне надо», после километра: «Ну, блин, красавчик, хорош, мы молодцы, можно уже отдыхать», после двух километров: «Да всё, хорош, я уже не могу, и болит то, болит это, бок колет». А потом уже второе дыхание — это и есть тот момент, когда ты вылез из этой ямы в борьбе с самим собой. И когда ты вот это побеждаешь, тебе, понимаешь, уже дальнейшие какие-то ситуации, они кажутся херня вообще.

Если бы я сейчас был молодым спортсменом, я бы с одной стороны пахал, потому что выплаты классные, есть хорошие соревнования. А с другой — на мир сейчас от России тебя никто не пригласит извне. Как вот мачеха моя марафон один выиграла, ей контракты предложили сразу Nike, Mizuno и так далее. Это было реально круто, у нас всегда стояли эти сумки с экипировкой…

Сейчас я заместитель ТР на газовой установке. Такой я маленький начальник — руковожу процессами. В спорт высоких достижений отдам ребёнка только исключительно по собственному желанию. Если захочет, я скажу, что можно в Россию попасть, участвовать на частных соревнованиях, там можно деньги зарабатывать, хайповать. Но заставлять — категорически нет.

Алла Сидоренко, 29 лет, победительница Универсиады по спортивной гимнастике

Всё началось случайно. Мы семьёй отдыхали на море, а я была очень непоседливым ребёнком: прыгала, бегала. Однажды меня на турниках заметила какая-то женщина и отметила, что меня нужно отправлять на гимнастику! А мне что-то так идея понравилась — на гимнастику! И я сказала родителям, что хочу попробовать. Мне было шесть.

Мы вернулись домой в Печору — это в Республике Коми. И там нашли секцию гимнастики. Зал маленький, не было половины снарядов, но была удивительная, добрая молодая тренер. Она меня в спорт и влюбила.

Ещё там были низкие потолки. Если стоять на бревне, то старшие девочки головой доставали до потолка. Поэтому не было прыжков. А вместо ковра — жёсткие маты, которые просто в рядок лежали вдоль стены. Не было никаких батутов… Вместо брусьев с двумя жердями у нас мужские брусья были — одна жердь была оторванная. И бревно было деревянное, как в Советском Союзе. Явно зал не для спорта высших достижений. Но на нашем уровне это не мешало.

Мне так понравилась гимнастика, что из зала было не вытащить, я прям фанатка была. Всё очень быстро схватывала, у меня не было чувства страха абсолютно. Сальто крутить, учить новые элементы. И это чувство полёта… Мой любимый снаряд — брусья, потому что когда ты летишь и делаешь что-то сложное — это было великолепно. Ездили на соревнования в соседние города, но это был максимум.

Когда мне было 11 лет, бабушка получила квартиру в Белгороде, а оттуда как раз олимпийская чемпионка Светлана Хоркина. Поэтому я родителям сказала, что либо балет в Сыктывкаре, либо к бабушке гимнастикой. Выбрали Белгород.

Там меня взяли в школу олимпийского уровня. Оказалось, что с Печорой это не сравнить — что-то запредельное. В сравнении с современными залами на озере Круглом, конечно, это всё не очень, но в сравнении с Печорой…

Мой уровень оценили на шесть лет, хотя мне было 11, но взяли! Программу я нагнала быстро. У меня нормальная была растяжка, на шпагаты легко садилась. А прыгать — физически я слабая была, вывозила на морально-волевых. Но технику мне переделывали два раза: в Белгороде, а потом в Петербурге. Причём переделывали всё — вплоть до стойки на руках и сальто назад (это самые простые упражнения в спортивной гимнастике. — Прим. «Sport Baza»).

В Печоре у меня не было проблем со сверстниками. В Белгороде я ни с кем не общалась, потому что всё время была на тренировках, друзей особо не было, возможно, поэтому меня начали так немножко гнобить. В основном из-за внешности — оскорбляли мой нос.

Расписание было такое: утром школа, потом тренировка до девяти вечера, потом домой делать уроки и утром в школу. Мне ещё ехать далеко было — полтора часа до школы, жили в пригороде. Выматывало, даже хотела бросить. Но потом, когда уже замаячило, что я могу в Питер поехать, то передумала.

В Белгороде я была одна из лучших в нашей команде. Поэтому меня взяли в Питер для поступления в колледж олимпийского резерва. Одиннадцатый класс я заканчивала уже в Петербурге — поэтому там на учёбу закрывали глаза, главным было сдать ЕГЭ.

В Петербурге было очень комфортно: жили по два человека, за еду платить не нужно, колледж через дорогу от общаги, стоматолог, нам выдавали костюму и экипировку — кроссовки и купальники. Деньги можно было копить и не тратить, получали мы около 12 тысяч рублей.

В Белгороде всё было совсем не так. Мы там часто со своих денег за соревнования платили. В Брянске за третье место на соревнованиях нам 100 рублей дали. И от этого надо тренеру отдать половину. Получается — 50 рублей. Вот на Кубок Хоркиной все очень любили ездить, потому что там очень хорошие призовые по шесть тысяч рублей. В какой-то год там даже айфоны дарили за первое место! А уже в Петербурге нас отправляли выступать во Францию — там я подзаработала. Привезла свои 400 евро!

Как раз во Франции выступали с британками и увидели, сколько и как они едят. Их никто не ограничивает, но результаты они дают мировые. А Америка — фаворит в спортивной гимнастике, им там попробуй за вес что-нибудь сказать, за это могут в суд подать. В России же из нас делают тонких, звонких и грациозных. Возможно, это какой-то пережиток СССР — это мнение, что все проблемы из-за веса. Вес влияет на центр тяжести, поэтому могут быть травмы, но не таким способом. Не унижениями и не манипуляцией, как некоторые тренеры делают.

У моей подруги было РПП — булимия. Мы не тренируемся уже почти 10 лет, а проблема не исчезла. Помню, как нас называли жирными за 200 набранных граммов. Я когда садилась, у меня просто кожа на животе складывалась, но там не было ни жира, ничего, там как бы пресс. А я думала: «О боже, у меня такой жир, мне нужно похудеть, я такая жирная, не дай бог тренер там увидит!»

После школы я поступила в Лесгафта и продолжила тренироваться. Мне тогда хотелось в сборную России попасть, хотелось на Олимпиаду, но я понимала, что это мне точно не светит, скорее всего, даже чемпионаты мира мне не светят… На России я была в первой десятке. Мой потолок — Универсиада.

Когда я помладше была, конечно, я думала, что, ой, я стану там олимпийской чемпионкой, но, когда ты уже... попадаешь на чемпионаты России, когда ты видишь, как тренируются девочки в сборной, которые живут на сборах с 11 лет, ты понимаешь, что тебе уже не догнать.

— А это больно, вот это понять?

— Не помню. Наверное, нет. Больно, когда ты знаешь свою цель, ты её достигаешь, а дальше пустота. Вот это больно.

Плюс обида на обстоятельства. Какая-то зависть к детям, которые тренируются изначально в сборной. Я ведь давала результат…. Тренер сборной подходил к моему тренеру в Белгороде и говорил ей: у вас такая хорошая девочка! Расписывал, какие упражнения мне делать, но на сборы он меня так и не вызвал. И потом, когда я переехала в Питер, начала у него тренироваться, он говорит: какая хорошая девочка, интересно, почему тебя никто не вызывал на сборы? Я ответила: вопрос к вам!

Вызвали меня на сбор только вот перед Универсиадой уже. Это мой первый и последний сбор был в национальной олимпийской сборной. Озеро Круглое — это мечта детства. Я была счастлива!

Было очень сложно. Проснулся — тренировка, поел — тренировка, спишь — тренировка, опять спишь. Иногда на массаж ходишь. И в таком графике три недели. Было тяжело, но я справлялась. На одной из тренировок тренеры обсудили меня прямо передо мной:

— Такая хорошая девочка, почему мы её не вызывали раньше на сборы?

— А что, нам теперь кого попало вызывать?

Запомнила эти слова на всю свою жизнь.

Мне вообще все говорили: вот если бы ты в Питер сразу — результат бы вообще другой был. Поздно начала. Ой, жаль тебя поздно заметили. И как бы я ни тренировалась, что бы я ни делала, я не потяну Олимпиаду. Поздно. Не знаю, почему мне это говорили.

Я подошла к тренеру и сказала, что уже достигла потолка, плюс у меня болят колени. Это частая проблемы, поэтому она отнеслась нормально. Да и все понимали, что это реально мой потолок.

14 лет гимнастики. Мой потолок — это Универсиада. Я туда попала — очень билась за это место. Мы выиграли в команде. И потом, когда я вернулась, вот это ощущение пустоты, когда ты не знаешь, а что дальше делать. Если ты не хочешь работать тренером, то цели как будто бы в жизни и нет. А ты ничего не умеешь, кроме тренировок и гимнастики.

Тренерство — неблагодарная работа. Мне предложили работать на полставки в Петербурге за 7 тысяч рублей в месяц. А мне нужно где-то деньги зарабатывать, и, видимо, точно не в зале. Моя подруга, неоднократная призёрка Олимпийских игр, работает в Дубае. Вторая подруга, чемпионка мира, — в Китае. Приходится уезжать в другие страны. У нас зарплат нет.

И вот мне 24 года. Мы с моей подругой из академической гребли сидим в однушке в Мурино и плачем — потому что просто не знаем, чем нам заниматься. Я пошла в общепит и проработала там почти пять лет. Подумала, что нужно закончить универ, но на спортфак обратно не поступила — были только платные места. Поэтому вернулась в Белгород и поступила на журфак на заочку за 30 тысяч рублей. Было интересно, я начала много читать — особенно зарубежную литературу. Вышла замуж.

Муж хотел эмигрировать, и мы уехали в Турцию. Меня впечатлила Ликийская тропа, а подруга по журфаку предложила пройти курсы гидов. Вот и всё — теперь я организую тут туры.

Я наконец-то чувствую, что живу! И никогда бы не хотела вернуться в своё прошлое. Но гимнастика очень многому меня научила — прежде всего стойкости. Когда в горах заканчиваются силы, там уже дальше на характере!

Своего ребёнка я бы отдала в спортивную гимнастику, но на начальном уровне. А дальше только по желанию ребёнка. Большой спорт имеет смысл, когда ты знаешь, что делать после него. Например, с хорошими результатами можно поступить в хороший иностранный вуз на полную стипендию. Если бы я знала о такой возможности раньше, то так бы и сделала…