«Ко мне со слезами бежит акушер-гинеколог: «Я ни в чём не виновата, я всё сделала правильно. Сейчас придёт анестезиолог, он всё объяснит». Спустя пять минут спускается дядя такой здоровый — кулак как два моих. В глазах слёзы, трясётся: «Я не понимаю, что произошло. Я — анестезиолог, я тот, кто вводит укол. Вводил, всё хорошо, а потом как-то раз — и всё плохо».
Так Геннадий вспоминает день, когда он прибежал в больницу, где его жена Мария рожала дочку. После того как врачи ввели ей анестезию, она впала в кому на 17 дней.
Ребёнок родился здоровым, а вот состояние Марии далеко от нормального: она перестала узнавать мужа и родных, ей сложно делать простую работу по дому. От неё отказались даже родители, забрав на воспитание её первого сына.
Геннадий рассказал «Базе» о совместной жизни с женой, ошибке врачей, которую они не признали, и любви, которая не позволяет бросить близкого человека, хотя он упорно называет тебя чужим именем.
Мы встречаемся с Геннадием и Марией в реабилитационном центре в Подмосковье, они приехали сюда на месяц для осмотра и процедур. При встрече вручаю им большой пакет фруктов и удивляюсь реакции. Мария тут же достает плоды и, жадно смотря на них, собирается есть. Геннадий останавливает супругу и просит персонал сначала помыть угощение.
Мария выглядит смущённо и растерянно, постоянно ищет одобрения мужа, её движения суетливы и неестественны. Геннадий же, наоборот, спокоен и тактичен, он контролирует не только себя, но и жену: рекомендует расслабить рот (у неё гипертонус лица), знакомит нас, предлагает сесть за большой стол в столовой.
Сотрудники центра приносят помытые фрукты, Мария тут же на них набрасывается. Геннадий просит её есть медленнее, но она не слушается. Женщина поглощает черешню, абрикосы, нектарины и съедает за раз почти всё. Геннадий, понимая, что другого выхода нет, аккуратно прячет тарелку под столом.
— Как мы с тобой познакомились, Маш?
— Мы с тобой? На улице.
Знакомство
Мы с Машей вместе работали в главном отделении «Альфа-Банка» в Ульяновске. Она пришла в мой отдел, приглянулась, и дальше пошло общение какое-то. У нас были одинаковые автомобили, и однажды мы друг друга подрезали на перекрёстке, погонялись маленько. И вот как-то зацепилось.
Всё это было где-то 12 лет назад. Потом уже выяснилось, что у обоих уже был первый брак, а у неё — ребёнок от первого мужа. Начали встречаться.
Я понял, что она та самая, когда она так по-российски пришла в гости помыться: у неё отключили горячую воду. Я был на работе, она попросила меня приехать пораньше. Приехал, а дома уже приготовлено всё: и первое, и второе, и десерт. А я-то холостяк был, у меня, кроме дивана и «Роллтона» в холодильнике, не было ничего. Впечатлила.
Фото из личного архива
Она переехала ко мне вместе с сыном от первого брака. Отец с ним не общался, а меня на второй встрече он уже назвал папой. Было трогательно. Растил и воспитывал его как своего.
Поженились не сразу. Думали, чего жениться, у меня уже был брак, у неё был... Вот забеременеем, тогда и свадьбу сыграем. Так и получилось. Как только узнали, пошли в ЗАГС, подали заявление, расписались. Родился мальчик, Платон. Но мы очень хотели ещё и девочку.
Маша меня на всё мотивировала. Всевозможные какие-то кредиты, ипотеки, новые машины и красивое будущее. Я всегда немного боялся: а вдруг не получится, а может, не надо? «Давай, бери, справимся, всё нормально будет», — говорила она. И правда — справлялись.
Жили втроём в моей однушке в Ульяновске. Потом её родители вроде как на свадьбу подарили нам ещё одну однушку, побольше. Ремонт делали, как она скажет: тут кухня, тут диван. Мне было всё равно, хочет — пожалуйста. Так и создали своё гнёздышко.
Потом уже, когда наш родился, мы взяли большую двушку, как раз материнский капитал туда вкинули. Я работал на двух, на трёх работах, меня не было никогда, всё домашнее хозяйство вела она. Я даже не знал, как и откуда в холодильнике берётся еда, из чего она готовится и сколько это стоит. Я только зарабатывал.
Когда забеременели второй раз и узнали, что будет девочка, — оказалось, мы её оба попросили у Деда Мороза. У нас традиция была в семье: пишем записки каждый Новый год, сжигаем их, кидаем пепел в шампанское, выпиваем и съедаем остатки. Вот не сговариваясь написали там «дочка».
***
Геннадий переводит взгляд на Марию, сидящую напротив, и спрашивает её: «А как зовут девочку?». Маша, явно испытывая трудности, повторяет: «Девочку?». Геннадий терпеливо говорит: «Не волнуйся, вспоминай. Как дочку нашу зовут?». Маша уверенно и чётко произносит: «Рита. Маргарита».
Геннадий так же терпеливо и даже с лёгкой иронией спрашивает ещё раз: «Не придумывай, вспоминай, как дочку нашу зовут?». Пауза затягивается. Маша растерянно смотрит в глаза мужу. Геннадий вздыхает: «Ну вот. Полиночка нашу дочку зовут».
Роды
Беременность протекала отлично. Знаю, что во время первых родов были сложности, во вторые она три раза лежала на сохранении, а тут всё прошло просто идеально. По рекомендации врача Маша лежала в больнице пять дней и в назначенное время пошла рожать. Это был ноябрь 2021 года.
Было плановое кесарево. Когда родился Платон, через 40 минут после того, как её увезли, она мне звонит и говорит: «Всё, ты папа, поздравляю». А тут проходит час — и почему-то тишина. Проходят два. Звоню, трубку никто не берёт. Начинаю звонить в роддом на пост. Дежурный сообщает, что всё хорошо, она не отвечает, потому что находится под наркозом. Поздравили меня с тем, что я папа. Сказали, что с дочкой всё хорошо.
Проходят три часа, четыре. Звоню Маше — телефон молчит. Звоню на пост, там опять говорят, что всё хорошо и переживать не стоит, скоро она проснётся, и мы поговорим. И тут внутри у меня заколотило. Прошу тёщу посидеть с детьми, а сам мчу в роддом. Приезжаю, а они будто меня ждали. «Заходите, сейчас к вам придут».
Бежит мне навстречу девчонка, акушер-гинеколог. Бежит со слезами на глазах: «Я ни в чём не виновата, я всё сделала правильно. Сейчас придёт анестезиолог, он всё объяснит».
Спускается через пять минут дядя такой здоровый, кулак как два моих. В глазах — слёзы, трясётся: «Я не понимаю, что произошло, это не я… Пойдём со мной в реанимацию. Я — анестезиолог, я ввожу укол. Вводил, всё хорошо, а потом как-то раз — и всё плохо».
А что плохо — не говорит. Каким-то дрожащим голосом непонятные фразы, ничего конкретного. Поднимаюсь в реанимацию, вижу Машу. Она лежит, подключена к ИВЛу, глаза не открывает, и всё тело дёргается. «Мы не понимаем, что с ней происходит, мы регулируем седацию», — это было единственное объяснение. После этого был первый консилиум местных ульяновских врачей.
Дочь тоже попала в реанимацию, но её благополучно откачали. Заведующая детского отделения сказала: «Всё хорошо, только я тебе её не отдам, она тебе наверняка сейчас ни к чему, у тебя там куча будет других проблем. Я лучше её, как мать, пролечу полностью и, когда буду сама уверена, тебе позвоню».
Я поехал домой, всё рассказал родителям. Плакали. Я не мог заснуть и уже в четыре утра снова был в роддоме. Наврал охране, что я новый доктор, и снова зашёл внутрь. Она всё ещё дёргалась.
По словам анестезиолога, после того, как он сделал укол, Маша встала в «эпилептическую дугу». Чтобы успокоить её, он сделал укол седативного, а когда выводил её из седации, она снова вставала в «дугу». И так несколько раз. Потом на консилиуме врачей он эти слова не подтвердил, сказал, что ничего из этого не делал.
А вот акушер-гинеколог рассказала, что, пока она мыла руки за ширмой и переодевалась, услышала: «Ой, мне больно, ой, жжёт» — и затем грохот. Это Маша вытянулась в «дугу». У неё посинели пятки и отказала правая почка. Её тело обкладывали льдом, так как температура была 42 градуса. Я даже не знал, что такое бывает.
Примечание «Базы»: Следственная проверка отказала в возбуждении уголовного дела по факту произошедшего в связи с отсутствием состава преступления. По версии экспертной комиссии, при проведении спинальной анестезии у Марии возникло осложнение — анафилактическая реакция на препарат «Бупивакаин». При этом во время первых родов, когда ей ввели такой же препарат, организм среагировал нормально.
Про врачей и роддом
У врачей есть три версии: анестезия была введена не туда, передозировка или неверный выбор препарата.
Наш адвокат раскопал, что в этот роддом завезли прибор, который автоматически определяет нужную конкретному человеку дозировку анестезии. Но никто с этими новшествами разбираться не хочет, аппарат стоит в плёнке и колют среднюю дозу. То есть получается, что мне это было бы нормально, а ей оказалось почти смертельно.
Из роддома её увезли в другую больницу. Приехал реанимобиль роддомовский, оказалось, в нём нет кислородных баллонов, а сама она не дышит. В итоге использовали ручную подачу кислорода — а это же человеческий фактор, вовремя не нажмёшь, воздух не подаётся.
Везде был какой-то непрофессионализм. У неё взяли анализ на коронавирус, он оказался положительным. Это означало перевод в другую больницу. А эта больница славится тем, что если туда заезжаешь, то выход оттуда только ногами вперёд.
Я понимаю, что туда никак её отправлять нельзя, начал уже искать друзей, товарищей, знакомых, всех, кто может мне в этом деле помочь. Нашёлся один очень хороший адвокат, он стал заниматься переводом из роддома в областную больницу. Он добился повторного теста на коронавирус. И чудо — он оказался отрицательным.
Фото из личного архива
Начался процесс перевода в областную больницу. Перевозили санитарным автомобилем. Я ехал за ними, везде помогал и двери открывать, и в лифты завозить. Проводил до отделения реанимации, а дальше уже не пустили. Дежурный сказал, что вся информация по телефону, но там отвечают сухими фразами. Меня это не устраивало.
Нашёл друзей, которые смогли быть моими «шпионами». Узнавали и докладывали, как у неё дела. Но я всё равно понимал, что мне этой информации недостаточно. Ведь люди просто передают информацию, повлиять ни на что не могут. А мне хотелось добиться наилучшего присмотра и ухода за ней.
У меня два высших образования, второе — по специальности «государственное муниципальное управление». Так вышло, что вместе со мной учился кое-кто из нашей власти. Мы даже не общались, на пары он не ходил, но есть общее фото. Я отбросил стеснение, позвонил. Отказали. Позвонил другим — тоже.
В итоге мне помог бывший коллега. Министр позвонил главврачу этой больницы. Устроили такую схему: о состоянии Маши врачи докладывали главврачу, тот министру, министр — моему товарищу, товарищ — мне. Кроме того, меня начали к ней пускать.
Она пролежала в реанимации 23 дня. 23 дня я приходил к ней дважды в день.
Возвращение сознания
На 17-й день Маша пришла в сознание. Мне сразу позвонили по отлаженной схеме. Я всё бросил и полетел туда. Ходил вокруг неё, тормошил, гладил, и вдруг она открывает глаза. Открывает глаза и плачет. Ну и у меня слёзы потекли. Как сейчас.
Посмотрела на меня, вроде как попыталась подняться, потянулась меня обнять. Я сам склонился, поцеловал, и она обратно отрубилась. На следующий день — так же. С каждым днём всё больше и больше она глаза открывала.
Захожу, она меня уже ждёт с улыбкой на лице. У неё тогда стояла трахеостома, и разговаривать она не могла. Потом мы учились разговаривать заново.
Все эти дни были работа, больница, дом, работа, больница, дети. До работы к ней, потом — ненадолго на работу. Хорошо, что работа мне позволяет так делать. Да и город наш можно объехать за 40 минут вокруг.
Наша малышка была в роддоме уже три недели — её пора было забирать. Я же понимаю, что там сроки, а там и детдом. Тёща начала всех к этому склонять — забрать же потом можно. Но спасибо моим родителям, поддержали. Сказали: «Ну нет, серого хлеба на всех хватит, и мы воспитаем без проблем». И забрали дочь к себе.
Мы детям не говорили, что с мамой что-то не так. И когда поехали забирать малышку, мальчики обрадовались — думали, что маму тоже заберем. Ведь целый месяц уже прошёл. Они спрашивали про неё постоянно. Я говорил, что мама спит. Периодически слышал, как они это обсуждают. Только около роддома пришлось сказать детям, что заберём лишь сестрёнку.
Фото из личного архива
Они погрустнели сразу, но увидели сестрёнку и обрадовались. Пофоткались, я видео поснимал, как её одевают. Дома уже ждала моя мама. В принципе, мама с ней до сих пор сидит 24/7, растит нашу дочку.
А старший остался с тёщей. Мы с Машей не говорили ему, что я не настоящий папа. Но он, думаю, догадывался, потому что отчества со средним сыном разные. Мы договорились, что, когда Полинка родится, мы ему признаемся, а он дальше, уже мальчишка взрослый, пусть примет решение сам: будет меня папой называть, как это было раньше, или не будет. Но тут пошёл вот этот сыр-бор с её родителями.
Её мама не навещала Машу в реанимации. Когда потребовался уход в палате — отказывалась, искала отговорки. Для меня было удивительно её поведение. Маша — единственный ребёнок в семье, но родители, как только она оказалась вот в такой ситуации, отказались от неё. Мне уже сейчас психологи объясняют, что и раньше поведение было таким же, а близость — только в моменты радости.
Из реанимации областной больницы Машу перевели в отделение неврологии. Там она пролежала месяц, там по их медицинским стандартам больше держать не могли или не хотели. После этого мы поехали в реабилитационный центр в подмосковной деревне Лыткино.
Уговорил врачей отпустить её домой ненадолго, дочку хоть показать. И тёща, и мама уже ждали, и дети были все старшие там. Маша заходит — все счастливы её видеть, обнимают. А Маша — бегом к малышке и давай пеленать. Запеленала лучше, чем даже мама с тёщей. Обняла, как младенца, и попыталась накормить её грудью. Естественно, там молоко всё уже давно было купировано медикаментами.
Это первые, наверное, 15 минут. Она тогда ещё не разговаривала. А потом дочка начала плакать, дети бегали, шумели от радости — мама вернулась! И что-то в голове произошло там, коротнуло. Начала хватать детей, отталкивала, кидала. Сжимала их, сжимала в руках малышку. Я оторвал от Маши дочку. И, конечно, стал в её глазах врагом. Она стала душить меня, кидаться стульями. Я позволял ей это делать, мне было интересно, до чего это дойдёт.
Потом специалисты объяснили мне, что детский смех, шум и суета раздражали мозг. Наверняка она хотела сказать детям «не кричите», но не могла.
Скоро она успокоилась и забыла про это, как будто ничего не было. Я посмотрел на весь этот концерт и на следующий день говорю: «Везите её куда угодно, потому что я не хочу, чтобы с детьми что-то случилось». Её отправили обратно в Лыткино, на которое я изначально не соглашался из-за плохих отзывов в интернете.
Были и другие странности. В неврологии сидим в палате, а она начинает: «Тук-тук, зайдите, кто там?» А там нет никого. Дверь закрыта, даже никто не стучится, а она — «заходи, заходи». Диалоги с кем-то вела. Врачи мне объяснили, что ей простимулировали мозг, постоянно изменяя дозировку седативного. То включали её, то выключали. Вот и результат.
Дальше я почему-то стал Васей. Паспорт показываю, она читает мою фамилию, видит мою фотографию, имя заменяет, а отчество опять моё. Потом выяснилось, что это была первая юношеская любовь очень бурная. Весь двор за ней наблюдал. Назло друг другу женились на других людях. Для меня это имя стало нарицательным. Любой Вася мне уже, наверное, сразу враг.
Это продолжалось год, наверное. Сейчас это всплывает на смену погоды, на смену медикаментов. Кратковременнее такое стало, минуты две, а потом: «Я этого не говорила, этого не было». Видео показываешь ей: «Как ты со мной живёшь, как ты меня вообще терпишь?». И плачет.
Я вижу по глазам, что там как будто что-то коротит в мозгу в такие моменты. И глаза наркоманские становятся. В этот момент она не понимает, что ей надо и чего она хочет. У неё просто глаза становятся стеклянными и вылазят из орбит.
О Маше сегодня
У Маши периодически что-то всплывает в памяти. Но вот о беременности воспоминания пропали. Оперативной памяти тоже нет. Я не понимаю, как это работает. Специалисты тоже не понимают.
Мы с ней зазубривали текст с картинками — не получалось. Уехали на месяц на реабилитацию в подмосковную клинику «Три сестры». Оттуда приезжаем, она берёт картинки и по ним рассказывает текст полностью, слово в слово.
Фото из личного архива
Некоторые мне советовали создавать положительные моменты, эмоции. Я три дня дарил один и тот же букет цветов — каждый раз как в первый раз. Может быть, мужчины мне позавидуют, классно! Но это ни разу не классно. Речь тоже не восстановилась. Что-то она бормочет, я иногда сам не понимаю. Она разговаривает, не открывая рот. Но это в моём присутствии. У врачей, когда меня нет рядом, говорит чётко. Даже стихи читает.
***
Я прошу Геннадия поговорить с Машей наедине. Он легко соглашается — будто сам заинтересован в таком эксперименте. Отходит так, чтобы мы с его женой могли поговорить уединённо, но и чтобы быстро подойти, если что-то случится.
Начинаю разговор с ещё одного представления себя, несмотря на то, что мы уже два часа как знакомы. Поясняю, что Геннадий рядом, а я просто хочу узнать и о её воспоминаниях и чувствах, подтвердить слова мужа. Однако Маша начинает заметно беспокоиться, оглядываться в сторону супруга и спрашивать, зачем я снимаю видео. Предлагаю остановить запись, если ей некомфортно, и, получив утвердительный кивок, останавливаю съёмку.
На все вопросы Маша реагирует взглядом непонимания, её голос дрожит. Она постоянно спрашивает про мужа. На мои попытки объяснить, что он отошёл поговорить по телефону, а мы просто разговариваем, Маша не реагирует и настойчиво просит меня позвать Гену. В какой-то момент кажется, что она сейчас сорвётся и побежит — только чтобы снова взять его за руку. Мария почти трясётся от страха, её волнение передаётся мне, навредить ей всё-таки не хочется. Эксперимент проваливается. Я зову Геннадия снова присоединиться к нам.
Как только Геннадий возвращается, Маша берёт его за руку, кладёт голову ему на плечо и успокаивается. Я снова нажимаю кнопку записи.
***
Её порой дома оставишь и попросишь посуду помыть, пока я ребёнка на тренировку отведу. Звоню ей на обратном пути: «Посуду помыла?» Отвечает, что уже помыла и гладит. Как так, гладит? Где нашла утюг, как включила? Пугаюсь, бегу домой. А дома всё хорошо. Действительно — стоит, гладит. Даже воду налила в утюг.
Что там происходит у неё с мозгами? Не изучен же мозг. И всё по-разному у неё. То она не может пароль ввести в телефоне — даже забывает, что у неё по лицу разблокируется он. А в другой момент спокойно открывает, пишет, фотографирует, снимает видео. Но это не значит, что завтра будет то же самое.
Ни один специалист, по словам московских врачей, не даст прогноз для головного мозга. Это можно на палец дать прогноз: зашевелится он, вырастет или не вырастет. Головной мозг — нет. Кто-то от пощёчины дурачком становится, а кому-то кирпичом полголовы снесут, а он диссертации пишет.
Средний сын устал. Он помнит маму прежней. А теперь сам её учит шнурки завязывать, одеваться, брать в руки столовые приборы. Младшая начала сейчас, когда мы приходим к ним в гости, прибегать сначала к ней, говорить «мама». А раньше бежала ко мне: «папа».
Маша иногда реагирует как мать, обнимает. А порой ей вообще плевать. Надо покормить детей — когда-то может и покормить. Но чаще нет — главное, самой поесть. Быстрее, быстрее, пока все не съели ничего. Причём у Маши нет меры насыщения. Это, как говорят специалисты, первый признак отклонения — когда нарушается мера в еде.
Старший не звонит, не пишет, не приходит вообще. Что же ему там её родители наговорили? Что, видимо, всё из-за меня.
Когда Машу выписали, она приходила к родителям в гости. А потом я случайно нашёл в её телефоне видео, как тёща Машу мою ударила полотенцем и кричала на неё благим матом. Что-то она сделала не так или не понимала чего-то. Показал тестю, а тот: «Да ничего страшного, никому не помешает для профилактики мокрым полотенцем по лицу». Меня это дело взбесило очень сильно, с тех пор я вообще не пытаюсь разговаривать с ними.
Про любовь
Не буду лукавить, иногда меня посещают мысли — а зачем это всё? Но я примеряю ситуацию на себя. Она меня безумно любила. И сейчас, наверное, тоже любит. И я хочу верить, что она бы меня не бросила.
Она родила мне двух детей, мы с ней многое прошли: от безденежья до стабильности. Она везде меня поддерживала, и мы всегда вместе стремились к лучшему будущему.
Кому она нужна? Дорога в один конец? В специализированную клинику? Как мне говорили, есть такая программа трёхмесячная, после которой ты ногами вперёд забираешь её просто.
Когда она спит, всё классно, У неё то же самое лицо, она тот же самый человек. Но вот как проснётся, начинается.
Тактильно — это только если обнимашки, максимум целовашки, и то не всегда. Про секс и речи не идёт. Врачи мне сказали, не хочет — не надо, можешь навредить. Какое удовольствие я могу там получить? И какое удовольствие я могу ей доставить?
Просветления бывают. Вечером иногда мы засыпаем и, как раньше, обсуждаем, что произошло за день, смотрим фотографии, общаемся. А утром всё начинается заново. Неврологи говорят, это психическое. Психиатры говорят, что неврологическое.
Фиг его знает, что такое любовь. Я не знаю этого человека, на что она способна во всех смыслах этого слова, я боюсь из-за этого оставить её одну даже на час-два. Я не этого человека полюбил. И как бы не с этим человеком я прожил 11 лет. Когда на свадьбе люди желали терпения, я протестовал. Терпение? Я всегда был против этого слова. Зачем терпеть? Хреново можно жить и одному. Я с этой мыслью первый раз и развёлся.
Но мы прошли с супругой многое, была и печаль, и радость. И я верю, что Маша, наверное, поступила бы так же. Никогда бы не бросила меня в трудную минуту, не оставила бы меня в такой же беспомощной ситуации.