После объявления частичной мобилизации в России началась призывная кампания. Теперь мужчины, чьи категории годности подходят военкоматам, могут попасть в армию и, вероятно, в зону проведения «спецоперации».
Александр (имя изменено по просьбе героя) — курсант военной кафедры одного из российских вузов. С первого дня мобилизации он разносит повестки гражданам. Теперь парень рассказал, как проходят его дни и что он чувствует, зная, что получатель может не вернуться.
О том, как курсантов позвали раздавать повестки
Я студент университета и по совместительству курсант военного учебного центра. Мы проходим службу по подготовке офицеров запаса. В четверг 22 сентября — на следующее утро после объявления президента о мобилизации — на парах нам сказали, что нужно поспособствовать, помочь военкомату и доставить призывникам повестки.
Нас разделили по желанию на пары, и теперь вместо занятий мы разносим повестки. Каждому дают по 5 повесток в день, нам нужно их просто доставить — мы работаем почтальонами. Человек может взять повестку, расписаться, а если его нет, мы оставляем уведомление.
Когда нам объявили о том, что мы будем разносить повестки, мы все отреагировали на это как-то спокойно. В армии есть такая тема, что приказы не обсуждаются. У нас нет особого права сказать, что я не буду этого делать. И у каждого своя голова на плечах, то есть, как бы, мы, когда шли (имеется в виду в военно-учебный центр. — Прим. «Базы»), мы знали, на что мы подписываемся. Так что, в принципе, люди военные, люди подневольные.
Все к этому спокойно отнеслись, потому что курсантов сейчас не трогают, не призывают и не мобилизуют. Просто нужно помочь. Но опять же, если бы мы ходили и прямо заставляли людей, вязали как-то силой, пыткой и тому подобное, это было бы тяжелее. А так мы просто выполняем роль почтальона. Тот же курьер по действиям, только с бумажками.
О повестках и людях
Получив повестки, мы садимся в машину и начинаем развозить их по разным районам города. Это не так просто. Нужно доехать, отдать, подняться, спросить. Может быть, его там давно нет, а может быть, живёт, но не дома, а может быть, это место работы.
Есть два вида повесток, они различаются по цвету. Есть голубая и чёрная. Если шрифт чёрный, значит, повестка будет по месту жительства, если голубая — значит, это место работы. Так вот, если это место работы, то нужно туда позвонить, уточнить, действительно ли он там работает, находится ли на месте. Есть те, кто на эти детали забивают, приехали на адрес — воткнули в дверь уведомление и всё. А некоторым говорят приходить по адресам повторно, например, после обеда или вечером — может быть, он домой пришёл.
На самом деле, из-за того, что всё началось в будние дни, когда люди находятся на работе, очень мало кто получил повестку в руки. Лично я с товарищем только одну повестку вручил лично в руки, да и то не призывнику, а его тёще. Тёща сразу в слёзы, но они этого ждали. Люди знают свою категорию, знают, могут быть они мобилизованы или нет, поэтому чаще всего повестка — это ожидаемо. Вот и тёща всё знала, он её предупреждал, но всё равно — в слёзы. У них ребёнок маленький, пока родители на работе, тёща с ним и сидела, нянчилась. В повестке так и написали: «отдал тёще».
Кое-где людей, насколько я знаю, из комбайнов вытаскивали: они на данный момент занимаются уборочными делами. В других местах прямо на заводах вручали, прямо на смене — людей снимали и отправляли домой собираться. Там же приходили на смену к шахтёрам.
На сегодня уже получается, что набрали и тех, кто с опытом боевых действий, кто с опытом срочной службы, и совсем без опыта. Тех, кто без опыта, на распределении отправили обратно. Есть случаи, когда говорят «А что вы тут делаете?» То есть набрали в первые дни общую массу, потому что нужно было срочно это сделать. Повестки просто повытаскивали из личных дел и раздали. А там уже кто пойдёт, тот пойдёт. А люди под влиянием паники творят необдуманные вещи и, конечно же, поехали. Хотя могли сказать: «Я не отношусь к данной категории».
В целом люди адекватно к этому относятся. Они понимают, что, если к ним пришёл курсант, который принёс повестку, на него не стоит спускать всех собак, потому что он не несёт никакой за это ответственности. Он просто курьер, почтальон, как я уже сказал. Люди реагируют на это адекватно. С кем я разговаривал, кто разносил, ни у кого не было такой прям агрессии в сторону ребят, которые отдают.
Кстати, всего повесток очень много. Вероятность, что попадёт в руки твоего знакомого, очень маленькая. Мне такие не попадались даже близко.
Про личную реакцию и мобилизацию
Я на самом деле пока придерживаюсь нейтральной стороны. Это, знаете, как бывает: час нейтрален, час против, но «за» никогда нет. Потому что я считаю, что это очень крайние меры. То, что заварилось, не должны расхлёбывать обычные люди. Ну просто это все перевернули с ног на голову. Сначала сказали, что это типа необходимость для поддержания людей, которые в заключении восемь лет находятся. Сейчас говорят, что это уже посягательство на наш суверенитет и нам нужно защищать свою страну. Я со многими людьми общаюсь разных возрастов. И все — и ровесники, и отцы — говорят одинаково. Если бы на нашу страну напали, ну прям напали, то они бы встали и пошли её защищать. А как быть в данной ситуации?
Я и в военкомате видел, как люди, семьи, стоят прощаются, провожают родителей. Картина: выходит из военкомата семья — жена, ребёнок, дочка лет двенадцати, сын лет шести, наверное, ещё в школу не ходит. И вот отец у них уже с рюкзаком. И вот они вчетвером стоят, обнялись и прощаются. И слёзы. И таких семей много. И мы вот с товарищем, нам по 23 года, оба в военной форме, и из-под очков солнцезащитных — слёзы. Как бы ты понимаешь, что человек может просто не вернуться, если он попадёт туда, это тяжело воспринимается.
Морально, вот я когда после этого всего приехал, было сложно. Тяжело осознавать, что это может случиться вот с твоей семьёй. Но понимаешь, что каждый мужчина в нашей стране военнообязан, если он не относится к определённой категории, инвалидности или что-то такое. Возможно, мы [молодые люди. — Прим. «Базы»] так тяжело это воспринимаем, потому что на нашей памяти такого не было, нам кажется, что это ненормально. Я со своими родителями обсуждал, и вот отец помнит времена, когда была Чечня, и к тому, что происходит сейчас, они относятся спокойно. Они это уже видели.
Моим близким должны были прийти [повестки. — Прим. «Базы»], но сейчас будет пересмотр, и в первую волну моя семья точно не попадает. Дядя, ему 40 лет, не должен попасть в первую волну, скорее во вторую. Папа — майор полиции в запасе. Значит, в третью.
Вообще, как я понимаю, людей собирают в основном по окраинам, по перифериям, потому что на перифериях людей проще собрать. Здесь каждый друг друга знает, знают, где кого найти. Я, например, сам из маленького посёлка — там у нас никто секретов не таит. Все знают, к кому должны прийти повестки. Ждут.
Еще момент: многих из тех, кого призывают, увольняют сразу с работы. Ну, оперируют тем, что тебя с этой работы уволят, но там тебе будут платить. То есть ты сможешь выплачивать свои кредиты, ипотеки, помогать семье. Баш на баш. Но никто не гарантирует, что ты там долго продержишься, конечно. Никто не знает, как оно будет. Ведь даже не говорят, на какой ты период отправляешься.
То есть не будет такого, что их сегодня забрали, послезавтра они, например, рейсом с Дальнего Востока с пересадкой куда-нибудь на Ростов заходят на границу и начинают воевать.