После 24 февраля Пётр Коронаев и Татьяна Куликова, семейная пара бывших журналистов из Москвы, решили покинуть Россию. Причины у супругов были весомые, поскольку они высказывались в соцсетях против военных действий и опасались преследований. В дополнение к этому имя Петра попало в слитую базу сторонников Алексея Навального.
Через Стамбул пара добралась до Мексики. Там Пётр и Татьяна познакомились с другими россиянами, и вместе они отправились в США. Но машину с «нелегалами» в итоге задержали американские пограничники. Вскоре Петра перевели в государственную тюрьму для мигрантов и отпустили, а Таня попала в частную — и уже три месяца не может выйти.
В миграционной тюрьме у заключённых есть планшеты. Их можно использовать в том числе для видеозвонков, однако во время разговоров показывать окружающую обстановку «нелегалам» запрещено. Так нам удалось связаться с Татьяной, которая рассказала о задержании, кандалах, жизни в камере с иностранцами и борьбе американской системы с абьюзом.
Задержание
Когда всех задержали [на границе], нас заковали в наручники — это обычная процедура. Всех повели оформлять в специальные помещения на границе. Потом переместили в подобие изолятора: в комнате 12 метров, где было порядка двадцати человек, всех задержанных разделили по полу. Девушки в одну комнату, мужчины — в другую.
Там было очень холодно, приходилось спать на тоненьких матах. Я в качестве подушки использовала кроссовки, а в качестве одеяла была фольга. Обычная фольга, в которой мы курицу запекаем, только большого размера. Когда удавалось разжиться дополнительным куском фольги, мы делали из них чуни, чтобы обмотать ноги и сверху надеть носок — так было теплее.
Всегда горел свет, унитаз один, за тоненькой перегородкой на три четверти. Но однажды мы подрезали детскую присыпку при походе в столовую, и пытались ей уничтожить запахи. Там [в камере] мы пробыли пять дней.
Пётр и Татьяна (крайние слева) с другими россиянами перед пересечением границы
Я чувствовала себя хорошо, была к этому готова, и самое сложное, что было, — это холод и абсолютное ничегонеделание. Просто смотришь в стену. Жёсткое обращение, но там мы чувствовали себя в полной безопасности. Не было намёка на то, что с нами могут обойтись плохо.
Кандалы как для особо опасных
В один из дней нас подняли ночью, долго оформляли, и мы думали, гадали — куда же нас. В отель? Это был один из вариантов, потому что отвозят в отель, дают двое суток купить билеты и улететь, куда ты собирался. Но мы долго пробыли на оформлении, а потом долго ехали. Всё едем и едем.
Надо сказать, что, прежде чем мы оказались в автобусе, случилось очень эпатажное — нас заковали в наручники. И это были не только наручники, это были кандалы, а наручники были пристёгнуты к цепи, которая нас опоясывала. Особо опасные. Поначалу это выглядело [странно]: мозг пытался понять, ты же ничего плохого не делала, какой-то прикол просто.
Но, когда мы оказались в автобусе, мы ехали, ехали и видели уже пустыню, кактусы, огромные каменные горы. Поняли, что мы едем куда-то далеко и точно не в отель. Мы попытались обратиться [к сотрудникам] и узнать, куда мы едем, но нам сказали не задавать вопросов.
В автобусе было совсем чертовски холодно, градусов десять, и мы ехали часа четыре. Казалось бы, немного, но с учётом того, что ты уже вымученный, голодный — от холода хотелось плакать. Но я поняла, что мы едем в «детеншен» [«детеншен центр» — лагерь для мигрантов, по условиям сравнимый с тюрьмой. — Прим. ред.]. О том, что это такое, я знала.
Миграционная тюрьма
После прибытия мы оказались в частном «детеншене» в городе Элоя. Это тюрьма, обыкновенная тюрьма, только миграционная. Все мои соседки — это девушки, которые пересекли границу без визы, только разными способами.
Есть более-менее легальный способ, как сделали мы, — мы на машине приехали и попросили политубежище на посту. А многие бегут через реку и даже какие-то опасные джунгли. Я лично не встречала таких девушек, но слышала, что там регулярно погибают люди, там много преступников.
Что представляет собой «детеншен»? Здесь несколько зданий, одноэтажных, в которых содержатся заключённые, — здесь и мужчины, но мы с ними никак не пересекаемся.
Петру удалось освободиться из тюрьмы благодаря никотиновой зависимости
У нас всех форма делится на три цвета: зелёная, это лоу-уровень, я как раз зелёный. Следующий уровень — коричневый, я понимаю, это те, кто несколько раз пересекал границу, и им в принципе нельзя было этого делать. И синяя форма — это криминал, те, у кого были проблемы с законом. Это у нас, но так не у всех. Всё зависит от «детеншена».
Америка против абьюза
Что касается помещения. Сначала я была в одном корпусе. Там мне, мягко говоря, не понравилось, было очень холодно. Там люди пожестче, хотя были и добрые, были и не очень сотрудники. В целом всё безопасно. Но не круто, когда кто-то копается в твоих вещах, выбрасывает завтраки, потому что ты не уложился в отведённый срок [приёма пищи].
В принципе всё было нормально. Единственный момент был, очень неприятный, я не ожидала такую реакцию со стороны американской системы. Это произошло, когда я принимала душ.
Душ — это большой холл, где мы содержимся, и там есть семь маленьких кабинок за перегородочкой. То есть ты заходишь за шторку, которая закрывает тебя от груди до колен, вешаешь одежду на перекладину, моешься. Все остальные находятся в этом помещении. Есть несколько железных столов с железными лавками и несколько камер, которые находятся на двух этажах, — всего 25 камер, по два человека в каждой.
Был момент, что совсем немолодой мужчина встал напротив душевой и пялился. Я думаю, что он был недостаточно проинструктирован, как себя вести, и это было сделано от недальновидности.
Нас периодически юрист спрашивает, всё ли хорошо. Так я рассказала, что в плане приватности есть проблемы. Американская система отреагировала суперпроверкой, расследованием, не было ли это сексуальном абьюзом. Подняли все камеры, меня несколько раз допрашивали. Даже если это не абьюз, то [предусматривается] серьёзный страйк за такое.
Меня перевели в безопасное место, чтобы развести с этим сотрудником, в другое здание. Здесь можно заказывать еду через терминал, персонал более доброжелательный. С тех пор я здесь. Веду календарь, я уже 65 дней (по состоянию на 13 июля) в заключении.
В ожидании освобождения
Первые две недели мы были на карантине и вообще не выходили из камер, это формальная процедура. Было сложно, потому что есть буквально 15 минут в день [чтобы выйти], и ты выбираешь выбираешь между возможностью позвонить маме или принять душ. Сейчас практически всё время мы находимся в общем холле, но есть три локдауна, когда нас на полтора часа закрывают в камерах.
Пётр и Татьяна
Подъем в 4–5 утра, в 9–9:30 закрывают, приносят завтрак, обед и ужин. К сожалению, это пища из быстрых углеводов, еда для бедных: булки, картошка. Поэтому постоянно голодный. Но есть возможность заказывать еду, в том числе мясо, хоть и консервированное, так что пытаемся бороться. Ещё есть куча книг на испанском и английском, недавно удалось получить англо-русский словарь.
По поводу контингента. Сначала я сидела только с русскими, была одна итальянка, которая не говорила ни по-русски, ни по-английски. Девушки, с которыми я прибыла на автобусе, были если не русские, то русскоязычные, их всех выпустили. Ещё 3–4 партии было после, тоже выпустили. Никого не осталось из старых соседок, они меняются. Вчера ушла последняя русскоязычная, которая заехала в июле. Всех русских выпустили уже несколько раз, я не знаю, что не так со мной.
Сейчас я в испаноговорящем обществе. Конечно, очень одиноко. Есть одна девушка из Румынии. Одна девушка из Южной Африки. Скоро останусь совсем одна. Мне не повезло, я не могу добиться ответа от своего ice-officer [офицер иммиграционной службы США. — Прим. ред.], почему всех отпустили.
У меня уже было установлено слушание, у меня хороший судья, это даёт мне надежду. Я пересекла границу желательным для Америки способом — не лезла в дырку в заборе, они это не любят. Таких отпускают только под залог, меня могут отпустить только просто так. Я закладывала, что выйду через месяц, но этого не случилось. Сижу уже третий.